Избранники духов

Чтобы изобразить свое путешествие, шаман пускал в ход широкий набор средств. Он мастерски владел словом. По ходу обряда шаман как бы вел репортаж о своей „поездке”, описывая все, что с ним происходит. Его рассказ должен был держать слушателей в непрестанном напряжении. Кеты бесцеремонно прерывали молодого шамана, если считали, что он слишком затянул сеанс и воображение его работает плохо. Шаману говорили: „Перестань! Ты поешь не лучше голодной собаки; отпусти своих духов — видишь, они тебя плохо носят”. Обряд был рассчитан на эстетический эффект, и здесь требовалась выразительная гибкая, образная речь.

„О, стальная моя гора, которую не может обойти солнце, О, золотая моя гора, которую не может обойти месяц”, — восклицал алтайский кам на одном из этапов своего пути к Ульгеню.

Войду ли во дворец (бога), пав локтями на землю?
Увижу ли пегими глазами?
Услышу ли луновидными ушами?
…Будет ли так, чтобы ка ресницах наших
Даст ли, направив, золотое решение?..
Ты сотворил имеющих пупы,
Ты создал имеющих ресницы.
Ты решающий, зажигающий.
Посылающий громы и молнии!

Пользуясь всем богатством народного устного творчества, шаман вырабатывал и свой собственный стиль, умело вводил в речь новые эпитеты и сравнения. Он знал, что его речь должна радовать слух не только людей, но и духов. „Духи особенно любят красноречивое слово, образное, складное… ритмичное, гармоничное”, — писал о верованиях якутов Г. В. Ксенофонтов. Поэтому духи и наделяют своих избранников красноречием. „По древнейшим понятиям якутов, первый признак явления духов — это обретение человеком дара поэтической импровизации”. Но так думали не только якуты. Едва ли не у всех народов мира поэтический талант считался даром, ниспосланным свыше. Вот почему шаманство находится в теснейшей связи с развитием поэзии, эпоса и других жанров фольклора. Сочетая в себе поэтический дар со знанием мифов и преданий, шаман был, по существу, и народным сказителем. Не случайно именно шаманов просили кеты на досуге развлечь публику рассказами о странах и народах, сказками, преданиями. Передавая разговор сказочных героев, шаман жестикулировал, говорил „на разные голоса”. В роли сказителей шаманы выступали и у других народов.

В шаманском обряде звучала музыка. Обращаясь к духам, шаман чаше всего пел, одновременно играя на бубне или ином музыкальном инструменте. Духам музыка нравится. И так как для камлания прежде всего надо призвать духов (что может сделать шаман без них?), шаманские обряды обычно начинались песнопениями. По мнению туркмен, духи предпочитали песни иди мелодии песен на слова узбекского поэта Алишера Навои. у нганасан каждый из духов-помощников шамана имел свою песню и свой ритм аккомпанемента. О появлении очередного духа можно было узнать уже по мелодии песни (независимо от ее слов) и по особенностям ударов в бубен.

Е. Д. Прокофьева так описывает начало камлания у селькупов. „Приникнув головой к внутренней части бубна, шаман тихо запевает. Поет медленно и заунывно. Редко и негромко ударяет по бубну колотушкой. Создается впечатление, что он кого-то зовет. Он собирает своих помощников, сзывает их издалека. Иногда он громко ударяет по бубну и произносит несколько слов. Это значит, что один из помощников уже пришел…

Постепенно пение усиливается, колотушка бьет чаще. Это значит, что все духи услышали призывы хозяина и гурьбой идут к нему. Наконец, удары становятся очень сильными, кажется, бубен лопнет. Шаман уже не смотрит внутрь бубна, поет во весь голос, а иногда встает. Все духи в сборе… Остывший бубен берут из рук шамана, чтобы погреть. Шаман, не переставая петь, надевает на себя нагрудник. Стоя на месте, он слегка изгибается, притоптывая ногой, глаза большей частью закрыты. Он сообщает своим духам-помощникам, зачем он их позвал, что предстоит им делать. Совещается с ними. И тут в зависимости от цели камлания он отправляется по одной из своих дорог”.

Шаманы прекрасно владели бубном. В опытных руках бубен отзывался на прикосновения колотушки самым разнообразным звучанием — „от громоподобных ударов с резким бряцанием железа до нежнейшего шелеста, непрерывного мягкого звучного гула, сопровождаемого легким звяканием”. Когда селькупский шаман изображал, что скачет по трудной дороге, борется с враждебным духом или шаманом, громкие и частые удары в бубен сливались с рассыпчатым звоном подвесок на бубне и колокольцев на кафтане; все вокруг наполнялось резким продолжительным гулом. Этот волшебный мир звуков завораживал присутствующих, передавал им настроение шамана. По мнению В. Г. Богораза, шаман пользовался бубном как резонатором и при помощи его отклонял волны звуков вправо и влево. В темноте казалось, „будто голос шамана перемешается из угла в угол, снизу вверх и обратно”.