Избранники духов

Нганасаны экзаменовали возможного кандидата в шаманы следующим образом. „Для его проверки шьют глазную повязку из шкурки дикого оленя и предлагают с завязанными глазами разыскивать различные предметы, перешагивать через положенный на землю хорей, ходить по тундре, не натыкаясь на кусты, не проваливаясь в ямы, обходя препятствия”. У хантов будущий шаман, увидев сон, в котором верховный бог Торум повелевал ему начать ворожить и лечить, некоторое время держал свое избрание в тайне, боясь прослыть сумасшедшим. Он устраивал себе проверку сам. В течение двух-трех лет он должен был выяснить для себя, правильно ли он определяет места для рыбной ловли, оправдываются ли его советы в охотничьем промысле. „Добычливость считалась верным признаком действительного избранничества”. Если оказывалось, что избранник добычлив и его советы помогают другим, он сообщал окружающим о своем призвании.

Проверка предполагала и испытание способности впадать в экстаз. Когда у казахов кто-либо объявлял себя шаманом, то он по требованию народа должен был „в трескучий мороз ходить по снегу босиком, с обнаженной головой, лизать языком раскаленные докрасна железные предметы. Если он при таких испытаниях остается невредимым, то, значит, добрые духи покровительствуют ему”.

Случалось, что окружающие не признавали за претендентом способностей к шаманству и обвиняли его в самозванстве. Об этом сообщают исследователи кетов, хантов. Ханты считали такого неудачника просто сумасшедшим. По их представлениям, он мог внезапно исчезнуть, если бы решился начать камлать, так как его унесли бы духи.

Проверка шамана происходила и после того, как он уже проявил себя и приобрел опыт. Она была постоянной в течение всей его жизни. У ульчей шаман подвергался испытаниям во время больших поминок, когда он отправлял души умерших на „тот свет”. Обычно шамана привозили из другого селения. Во время камлания он должен был „увидеть” эти души. „Хороший шаман угадывает: сколько умерло, во что умиравшие были одеты, в каком порядке следовала их смерть, когда они умерли, днем или ночью. Если шаман ошибался… то поминки считались неудачными. Именно здесь шаман должен был подтвердить свое право на шаманство. Если он ошибался, его ругали и даже били”.

Такой же обычай был и у нанайцев. Во время камлания шаман разыскивал душу умершего во вселенной. Вот он „нашел” ее. Но та ли это душа? Чтобы исключить ошибку, шаман обращался к родственникам умершего с вопросами, приводя себя все в больший и больший экстаз равномерными ударами в бубен.

Он спрашивал: „Правда ли, что этот человек умер, когда его сына не было дома?” — „Правда”, — отвечали родичи хором. „Правда ли, что когда делали гроб, то одна доска была попорчена гвоздями?” — „Правда”. — „Правда ли, что он, умирая, позвал проститься всех родных и что старшего сына в это время не было дома?” — „Правда”, — отвечали шаману. „Неумелое отгадывание примет влечет за собой неудовольствие родных”, — сообщал П. П. Шимкевич. Он полагал, что помощник шамана „всеми мерами заранее разузнает все особенности похорон покойника, отгадывание которых закрепляет славу шамана”. Его впечатления очень интересны. „Нужно было видеть, с каким трепетом и волнением наблюдали родные за процессом отгадывания шаманом. После некоторых неудач шаман все-таки благополучно доказал родным, что вложенная в фаню (изображение. — В. Б.) душа по приметам принадлежит данному покойнику. Старший сын умершего, между прочим, сказал мне: „Счастье его, что он нашел душу, а то бы я его избил до полусмерти; молодец шаман: он всегда удачно делает поминки”. Эта проверка далась шаману нелегко: „измученный, весь дрожа от волнения, шаман сел на свое место, чтобы передохнуть”.

У разных народов проверка шамана принимала свои формы, но смысл ее всегда был один: шаману надлежало на деле доказать, что духи оказывают ему помощь. От удачного лечения, сбывшихся предсказаний, верных советов зависел авторитет шамана, его „карьера”. Неудачи шамана означали, что он утратил власть над духами; окружающие теряли к нему доверие и переставали обращаться за помощью.

Подведем итоги. Безумства шамана во время „шаманской болезни” и припадки во время камлания не следует рассматривать как проявления какого-либо наследственного заболевания. „Странности” ритуального или повседневного поведения шамана зависели от характера роли, в которую он вжился всем своим существом. Эта роль доставалась разным людям. Одни не были в состоянии воплотить в себе образ и в лучшем случае довольствовались лишь частичным исполнением шаманских функций. Другие справлялись с задачей, но с возрастом стремились „избавиться от духов” и передать свою роль кому-нибудь помоложе. Третьи несли бремя шаманского служения до последнего вздоха.