Избранное

Боль больших городов, исказившая облик земли,
Повели мне вещать и убийц проклинать повели,
Чтоб тройного проклятья отвергнуть они не могли!

Ибо с наших деревьев листву оборвали они,
Мы ограблены ими, лишились прохлады в тени:
Как сердца наши стонут в безжалостно знойные дни!

Кровью брызжут фонтаны, на площади — кровь до колен
Оскверненные рощи попали в бессмысленный плен.
И рыдают во мгле голоса ослепленных сирен.

Злые недруги жаждут из ласковых наших детей
Сделать юных убийц, всех на свете наглей и лютей.
В Лету челн их летит, тяготит его бремя смертей.

Наших женщин они понуждают младенцев плодить,
Чтобы пушечным мясом безглазую бойню кормить,
Спелый колос спешат ненасытным огнем погубить.

Многоликая смерть усмехалась в глазах палачей,
Нас загнали они в лихорадку тюремных ночей,
Потому что свободе клялись мы всего горячей.

А машина войны все грозней, все свирепей ревет:
Сыновей наших мозг на проклятую смазку идет,
А из их черепов недруг брагу кровавую пьет.

Над Заливом безветрий есть город без песен и слов[1],
В безысходном молчанье его обступивших валов,
Нынче всюду зовут его Городом Мертвых Голов.

А над Тибром, где прежде был взыскан я лучшей судьбой,
Скоро грянет Отмщенье пронзительно-гневной трубой, —
Ах, Подделка под Цезаря, что тогда будет с тобой?!

Я Испанию слышу. Столица со мной говорит.
То в лохмотьях развалин встает непокорный Мадрид.
То над сердцем рабыни заря упованья парит.

А над Сеной я вижу, как гроз нарастает каскад,
Вижу ярость ночей и грядущего гнева раскат,
Словно Делакруа — вижу деву в огне баррикад.

Вижу город туманный — он бомбами нынче изрыт.
Цвет тумана багряный — британский парламент горит.
Тает строгий и странный, над Темзой взлелеянный быт.

Ясно вижу Варшаву: в плену, в униженье, в гробу…
Вижу сабельных молний, отмщающих молний мольбу.
Барабанная дробь — это город вступает в борьбу.

И далекий мой город, всей этой печали очаг, —
Отражаются сосны в озер пересохших очах,
Все зачахло кругом. Лишь кровавый ручей не зачах.

И еще я скажу (только имени не назову)
О столице столиц. Не видал я ее наяву,
Но твердил ее имя во сне, как благую молву.

Снилось мне, что стою я на площади, где мавзолей,
Где, недвижен, он внемлет раскатам с кровавых полей.
Из-под сомкнутых век светит взор твой, бессмертья светлей.

Разыграйся, Гроза! Размахнись и взорви небосклон,
Пусть взметнется асфальт под ногами идущих колонн!
Прорван фронт наконец! И тираны ползут под уклон.

Как прекрасен твой подвиг! А люди прекрасней стократ!
Изменяется мир — близок день торжества и наград!
Пусть мои заклинанья кровавых убийц поразят!

И готов я на все: раствориться готов, умереть
В грозной поступи дней. Да останется впредь
Только голос мой, вопль — только гнева фанфарная медь!

1942

Перевод А. Голембы.