Читаем Избранное полностью

Мне необходимо знать все пророчества, все точные расчеты, мне необходимо знать, как идти в ногу с Историей. Ибо История, Тезей, — дама капризная, коварная и склонная к непостоянству. Ты думаешь, что ты с ней, а она только подразнит да и оставит ни с чем. В трудное время мы живем, Тезей, в старину, наверное, было легче, человек более или менее точно представлял себе, куда эта дама метила, и находил свое место в ее окружении. А теперь? Теперь надо не спускать с нее глаз, чтобы, не дай бог, не пропустить мгновение, когда она едва заметно подмигнет или качнет бедрами в знак того, что пустит тебя на свое ложе. Иногда подаст знак, иногда нет. Бывает даже и так, что она выходит на улицу и кричит вместе с нами, как боевая подруга, разделяющая наши убеждения, а если потребуется, то делит с нами и ложе, как верная и преданная жена, но на другой день ходит по улице с другими и кричит, защищая убеждения наших противников, стало быть, наставляет нам рога. Иногда нам кажется, что она сторонница прогресса, что она заодно с трудящимися массами, что она поддерживает справедливую борьбу за повышение заработной платы, — ведь мы видим ее на рабочих митингах. Но стоит зазеваться, глядь — она уже держит руку капиталистов и других эксплуататорских классов. Поверь мне, Тезей, она коварней нашей Каролины, через одну-две главы я тебе это докажу. Каролина — проститутка, и потому она, как и все ее сестры по профессии, консервативна и реакционна, хотя и вышла плясать под гитару падре Силвино. Кто ее знает почему, я пока еще у нее не спрашивал. Но что было, то было. История сама себя не сознает. В текущий момент не сознает. Ведет свою игру всерьез, но себя не видит. Когда она одна, вдали от наших глаз, она как умеет вершит нашу судьбу. Но когда мы на нее смотрим — просто ужас. Правда, сейчас она и сама еще не знает, что ей делать, и, пожалуй, в какой-то мере это ее извиняет. Может быть, она теряется. А может, и мы в этом виноваты. В былые времена ей в руки давали карты. Давали в руки то, из чего она складывала нашу судьбу. А теперь ей ничего не дают. Самой приходится рисовать карты, иначе нечем будет играть. Это слишком трудная работа для одинокой дамы, пусть даже она прошла огонь, воду и медные трубы. По правде говоря, Тезей, я вот что думаю: История оказалась в затруднительном положении и не знает, что ей делать. Скажу тебе откровенно, по-моему, она и по сей день ничего еще не решила. И все мы не знаем, куда податься. История смешала карты, прекратила игру, и все колесики ее механизма начинают ржаветь. И, как ты сам понимаешь, теперь все ее обхаживают, потому что она действительно не может решить, кого же пустить к себе на ложе. Если и переспит с тем или с другим, то лишь для времяпрепровождения, не всерьез, как это делали жены в те времена, когда грубые слова, которые новый учитель пишет на доске, заменялись приличными выражениями, например «супружеские обязанности» и тому подобное. Прости мне мою путаную речь, но, когда я думаю об этом, мысли мои разбредаются и я не знаю, с какой карты пойти. Хуже всего то, что мы уже не первый год пребываем в такой растерянности, и кто знает, когда это кончится. Так или иначе. Мы хотим строить свою жизнь, но не знаем, из чего. В старину строили из камня, он стоит века. Потом в ход пошли кирпич, бетон и прочие подходящие материалы. Ну пусть будет хотя бы кирпич или еще какая-нибудь дрянь. Черт побери, опять я говорю непонятно — накипело на душе. И мало проку в том, чтобы терпеливо носить рога, — теперь это общепринято. Но хватит болтать, мне надо в деревню, там пришел новый проповедник со своим Евангелием. И он не начнет проповедь, пока я не приду, ибо он существует только в моем присутствии.

В самом деле, проповедник взобрался на треногую скамью и застыл с поднятой рукой, ожидая меня. Он одет в лохмотья, потому что его правда — это правда смирения, на плечах у него одеяло с дырой для головы. Широкий лоб, сверкающая лысина.

— Слушайте меня, люди!

…а кто же его слушал? Могильщик Паленый, мрачный долговязый старик, сам похожий на покойника. Я. И Немая — где же она? Оглядываю пустынную площадь, куда подевалось это чучело? Она ведь посланница богов, как мы без нее узнаем их волю? И гробовщик Силверио тоже здесь, неизвестно зачем.

— Я пришел сюда, чтобы открыть вам, пребывающим в неведении, ту правду, узнав которую вы сможете строить свое будущее…

…и тут появилась Немая. Я увидел, как она вперевалку шла по площади с протянутой рукой. Оборачивалась направо и налево, хотя толпы на этот раз не было. И ворчала:

— Гму, гму…

Когда она проходила мимо меня, я дал ей крону.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мастера современной прозы

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза