Избранное

Артур Разгневанный взял в руки плеть с такой непринужденностью, будто она изначально именно ему и предназначалась. Новый Хозяин был высок, массивен, мощные руки напоминали кузнечные молоты; с самого дня избрания он хранил на лице мрачное выражение разгневанного Юпитера. Через сорок семь дней после того, как Артур взял бразды правления в свои руки, он отдал тайный приказ соскоблить со стен и из памяти людской все, связанное с Филипе. (Думаю, это было серьезной ошибкой, потому что, прикройся он на первых порах тенью умершего Филине, назовись его учеником и действуй исподволь — никто бы и не заметил, что власть переменилась.) Специальные команды в учреждениях и на площадях заменяли лозунги, развешивали портреты Артура, могучего, статного и уже увешанного наградами, начисто выскребая отовсюду, даже из писсуаров, память о Филипе. Так как Артур, к несчастью, не обладал ораторским даром, да и правил он еще совсем недолго, у него нашлось всего три исключительно коротких изречения, которые можно было использовать в качестве необходимых лозунгов. Но тем не менее, набранные крупным или мелким шрифтом, красной или черной краской, тексты новой Библии быстро заполнили страну. Однажды в кино, зайдя перед сеансом в писсуар, я увидел на стене три основополагающих лозунга, правда, тут они были украшены шестью орфографическими ошибками. Итак, в любом месте, в любое время, занимаясь высокими или будничными делами, мы постоянно видели перед собой: «Нас не остановить!», «Слава ждет нас!», «Мир и хлеб!» (впрочем, последний лозунг некоторые насмешники, имея в виду усилившиеся репрессии, читали как «Мор и хлыст»). Пропагандистская машина выстроила перед именем Артура целую очередь звонких титулов — всё те же громогласные вестники его величия, достаточно многочисленные, чтобы заткнуть рот любому наглецу. Его называли «Молодой», «Ниспосланный», «Могучий» и «Великолепный».

Я был свидетелем всех этих превращений, но гулкая пустота, абсолютное неверие в божественное предназначение Артура глушили мой энтузиазм. Филипе умер; кто мог заменить его? Если бы на месте Артура был кто-то незнакомый, внезапно и сразу явившийся во всем блеске власти, я бы, может, и сдался в душе, как покорился внешне. Но я-то знал Артура с начальной школы, частенько одалживал ему деньжат в конце месяца, мне даже было известно, что он страдает язвой двенадцатиперстной кишки. И вот однажды в предвыборной речи я назвал Артура только «Молодым» и «Великолепным». Люди из аппарата пропаганды, снисходительно усмехаясь, похлопали меня по плечу, ненавязчиво указав, однако, что он также «Могучий» и «Ниспосланный». Да и сам Артур с удивительной серьезностью поинтересовался, не связано ли мое упущение с его язвой.

— Какого черта, Артур! Она ведь уже зарубцевалась.

— Ничего подобного, — со злостью ответил он. — Она обострилась. Но дело не в этом. Дело не в этом. Дело в том, что ты презираешь меня. Ты и все эти, из старой гвардии.

Я почувствовал, как мне к горлу приставили обнаженный клинок. Но взял себя в руки и как можно непринужденнее сказал, стряхивая пепел с сигареты:

— Какая ерунда. Кто это тебя презирает? Мы все восхищаемся тобой. А Педро так просто слюни распустил от восторга. И Паулу. И Алешандре. Все с ума сходят по тебе. Точно говорю.

— Врешь! — яростно завопил Артур. — Только мой народ за меня, простые, скромные люди! Вот они верят в меня. Ты прекрасно знаешь, что Филипе не всегда правильно вел себя с народом. А вам всем я поперек глотки встал.

И тут, когда Артур позволил себе эту, пусть небольшую, критику Великого Филипе, я не выдержал и слегка прищемил ему хвост, ведь я сам был причастен к величию покойного Хозяина хотя бы потому, что верил в него всей душой.

— Я не вру. Мы действительно тобой восхищаемся. Но я не припомню, чтобы Филипе вел себя неправильно.

— Вот-вот! — торжествующе закричал Артур. — Об этом я и говорю. Вы забыть не можете Филипе. Везде и всюду, где надо и не надо — Филипе! Но Филипе умер! Кончено с ним! А сейчас есть Артур! Я! Артур, Молодой, Ниспосланный, Могучий, Великолепный!

И он громко топал, выкрикивай очередной титул. На потолке дрожала люстра, крошечные пылинки кружились в солнечном луче. Гнетущее молчание легло между нами. Артур, будто не устояв под тяжестью своих пышных титулов, упал на тахту.

— Стало быть, ты хочешь, чтобы мы боготворили тебя так же, как Филипе? — осторожно спросил я.

— Да! — заорал он, взрываясь, охваченный новым приступом ярости. — Да, именно так! Или я, по-вашему, не заслуживаю этого? И мечтать не смею? Так для вас я — шут гороховый?!

Я сказал Артуру, что он не шут, а Хозяин, которого мы любим и уважаем. Но он, уже успокоившись, только молча и страшно улыбнулся.

Тогда я вдруг предложил ему поставить себя на наше место: