Избранное

Я не стала спрашивать, что случилось, и думала о своем. Возможно, что моя записка попала совсем не по адресу, потому что почерк в письме был совершенно незнакомый. Но если это так и меня просто хотели проверить, почему послали отрывок, переписанный из книги? Ведь это делают лишь в тех случаях, когда опасаются, что письмо попадет не по адресу или же его прочтут посторонние. Кто знал, что письмо получу именно я?

Но сильнее всего меня тревожило то, что почерк незнакомый. Тут могло быть лишь одно объяснение: К. и Пин рассказали обо всем своему другу, и тот по их просьбе переписал этот отрывок, рассчитывая, что я пойму намек.

«Даже история с провокатором, которая произошла совсем недавно, ничему их не научила! Как они любят советоваться с посторонними людьми… Друзья, друзья… мало ли было таких, которые предавали своих друзей!» Беспокойство мое все росло.

— Пойдем в кино? — неслышно подойдя ко мне, сказала Шуньин. Я даже вздрогнула от неожиданности, подняла голову и увидела, что Шуньин уже одета.

— А куда? Разве идут хорошие фильмы? — Надо сказать, что энтузиазма предложение Шуньин во мне не вызвало.

— Ну разумеется, в кинотеатр «Готай», что там идет — я не знаю, во всяком случае, прогуляемся. — Пришлось согласиться.

Она, видно, просто хотела увести меня, чтобы я не мешала. Вначале я не обратила никакого внимания на их подчеркнуто холодный прием, но сейчас поступок Шуньин разозлил меня, и я решила назло проявить любопытство. Шуньин не отрицала, что у них гость, с которым обсуждают «одно дело». Но выяснить, что за дело, мне так и не удалось. Шуньин, словно улитка, ушла в себя и проявила необычайную твердость.

— Ты, кажется, говорила, что продала старые вещи? — спросила Шуньин в свою очередь. — Но ведь новые стоят значительно дороже.

— А кто собирается их покупать?

— Зачем же тогда ты продала старые? — Почему-то это очень ее интересовало.

Я не собиралась отвечать, но тут неожиданно мелькнула мысль: а почему бы не воспользоваться случаем и не извлечь пользу из ее вопроса?

— Скажу тебе правду: мне нужны деньги. Цены растут день ото дня, а доходы мои не увеличиваются, да и попросить взаймы не у кого. К тому же я сейчас живу не в городе и могу одеваться попроще.

Сначала Шуньин изумилась, но потом с притворной улыбкой сказала:

— У тебя нет денег? Что-то не верится.

Я промолчала, и разговор на этом закончился.

В кино мы обе очень внимательно смотрели на экран. Но время от времени к горлу у меня подступал горький комок. Разумеется, мне были отвратительны темные дела Шуньин и ее компании и я ни за что не стала бы их соучастницей. Но сейчас мне все же было обидно, что они так обошлись со мной. Я по-прежнему смотрела на экран, но думала совсем о другом. А я одно время рассчитывала на их помощь. Какой бы дурой я была, если бы обратилась к ним. Перепади мне хоть частичка их нажитого нечестным путем богатства, разве это было бы несправедливо? Но сама мысль об этом мне противна!

Я окончательно перестала интересоваться тем, что происходило на экране. Но когда Шуньин предложила уйти до окончания сеанса, я почувствовала, что мне вовсе не хочется покидать кинотеатр. И зачем только я осталась у Шуньин ночевать.

Я уехала рано утром, даже не простившись с хозяевами.

Мне было очень тяжело и тоскливо, я чувствовала себя неудачницей, словно кто-то сбил меня с ног, а кто — я не знаю. Я никак не могла понять, что со мной происходит.

Добравшись до дому, я легла в постель, меня трясло, но я все же нашла в себе силы достать то самое письмо: всего несколько строк, небрежно написанных на простом листе бумаги.

«Чжуанцзы считал, что «небо дает пищу воронам и коршунам, земля — медведкам и муравьям», что все равно, где похоронят тело, — им будут питаться другие существа.

Раз мне суждено после смерти стать пищей для живых существ, то пусть кормятся мною львы, тигры, ястребы, соколы. Но я не хочу, чтобы хоть кусочек моей плоти, хоть капля моей крови достались собакам.

Львы и тигры в пустыне и джунглях, ястребы и соколы в небе и среди скал — красивы и величественны! Даже находясь в зоопарке или превратившись в чучело, они вызывают священный трепет.

Собаки же вечно грызутся, вызывая отвращение».

Я прочла записку еще раз, затем еще, сложила листок и сказала сама себе: «Что за чертовщина! Кому хочется, чтобы его сожрали собаки! Хоть бы высказать кому-нибудь все, что наболело!» Но кому! У меня не было даже адреса, только этот листок.