Избранное

На третий день в газетах появилось еще одно объявление администрации, сообщая о том, что столько-то тысяч и сотен сотрудников уже получили пособие, дирекция просила немногих оставшихся поскорее явиться за пособием, продлив в то же время на неделю срок выдачи. Прочитав объявление, господин Ли вздрогнул и выронил газету. С какой стати он один должен строго выполнять уговор? За комнату надо платить, пять ртов кормить тоже надо, а в кошельке пусто. Он взглянул на супругу, мывшую овощи в тазике для умывания:

— Надо бы все-таки сходить за пособием?

— Что я, женщина, понимаю! — ответила госпожа Ли, не поднимая глаз, — она еще помнила слова мужа, сказанные несколько дней назад. В последнее время характер ее тоже испортился.

Господин Ли грустно улыбнулся, взял последние два мао и вышел.

Через час он был на Сычуаньлу. Воровато озираясь, он вошел во временное помещение конторы.

Покидая его, он слышал, как в кармане хрустят банкноты — сто с лишним юаней. Не отнимая руки от кармана, он зашагал, выпрямившись, с поднятой головой. Только теперь он заметил, что Сычуаньлу по-прежнему бурлила, сверкая роскошью.

— Верни мне его! Ты все знаешь! — раздался пронзительный голос за спиной господина Ли.

Господин Ли невольно обернулся. Он увидел женщину со всклокоченными волосами, одетую в легкую кофту и ватные штаны, лицо ее было землистого цвета, белки глаз сверкали. Господин Ли узнал жену Асяна, своего соседа по старой квартире; в его памяти возникли страшные картины ночи двадцать восьмого и утра двадцать девятого января. Глядя в упор на господина Ли, женщина продолжала вопить:

— Отдай моего Асяна! Где он? Ты все знаешь!

— Ничего я не знаю… — отвечал господин Ли. Женщина расхохоталась. Этот жуткий смех заставил господина Ли вздрогнуть. Вдруг женщина еще шире раскрыла глаза и закричала еще пронзительней:

— Нет, знаешь! Ты вместе с ними погубил Асяна! Не отопрешься, тут и твоя вина есть! Ха-ха, я все поняла! Асян, они старались договориться с японцами, а ты жизнь отдал! Напрасно ты погиб! Ха-ха, все они хотели погубить тебя, и ты, господин, не отпирайся, здесь и твоя вина есть! Наконец-то я отыскала тебя, теперь не отопрешься!

По телу господина Ли пробежала холодная дрожь, сердце учащенно забилось. Круто повернувшись, он быстро зашагал прочь, боясь обернуться, а вслед ему неслось:

— Все вы сговорились его погубить! Теперь не отопрешься!..

Перевод В. Сорокина.

ВЕСЕННИЕ ШЕЛКОПРЯДЫ

I

Старый Тунбао с длинной курительной трубкой за поясом сидел на камне у обочины дороги, проходившей вдоль плотины. После праздника цинмин[64] сразу стало жарко, и солнце так жгло спину, будто на ней стоял раскаленный глиняный таз. По дороге волокли лодки шаосинцы[65] в легких нараспашку куртках из дешевой синей ткани. Шли они горбясь, напрягши мускулы, со лба катились крупные, точно соевые бобы, капли пота. Глядя на этих изнуренных тяжелым трудом и жарой людей, Тунбао еще острее ощутил жару, по всему телу пошел зуд. Старик до сих пор не сменил поношенный зимний халат на куртку — она все еще лежала в закладной лавке: Тунбао и представить себе не мог, что сразу после цинмина начнется жара. «Спокон веку такого не было», — подумал Тунбао и сплюнул.

Изредка по каналу проплывали лодки, поднимая на зеленой, гладкой как зеркало воде, легкую рябь. Тогда отражавшиеся в воде глинистые берега и шелковичные деревья приобретали расплывчатые очертания и какое-то время покачивались, словно хмельные, но вскоре вода успокаивалась, и все становилось на свои места. На тутовых сучьях, похожих на кулачки, уже появились маленькие, с мизинец, ростки с нежными зелеными листками. Тутовые деревья, росшие вдоль канала, бесконечными рядами уходили вдаль. Поля еще не были возделаны, земля высохла и потрескалась, а здесь уже цвела шелковица. За спиной у Тунбао тоже стоял целый лес низкорослых, словно застывших в раздумье тутовых деревьев. Пригретые солнцем, светло-зеленые листки появлялись буквально на глазах.

У дороги, неподалеку от того места, где расположился Тунбао, стояло светло-серое двухэтажное здание — фабричная кокономотальня. Вокруг самой фабрики были вырыты окопы — десять дней назад там находилась воинская часть. Опасаясь прихода японцев, богачи из соседнего городка бежали. Хотя солдаты ушли, ворота кокономотальни были на запоре — на фабрике, видимо, ждали, когда крестьяне понесут на рынок коконы и начнется оживленная торговля. Живший в соседнем городке сын молодого господина Чэня рассказывал Тунбао, что в Шанхае бездействуют все шелкомотальни, в городе неспокойно. Здешние кокономотальни, считал он, тоже вряд ли отопрут ворота. Но Тунбао этому не верил. Шестьдесят лет прожил он на свете, пережил не одну смуту, но чтобы нежно-зеленые листочки шелковицы увяли и засохли или чтобы ими овец кормили — такого он не видел. Бывало, правда, что шелкопряды не вылуплялись из грены[66], но тут уж ничего не сделаешь — на то воля Владыки неба!