Избранное

Купе. В купе — два пассажира. Багаж, пальто, дорожные мелочи… П е р в ы й  п а с с а ж и р  погружен в чтение; рядом с ним на сиденье журналы. В т о р о й  стоит спиной к первому. Склонившись над открытым чемоданом, он что-то перекладывает, перекидывает, открывает, закрывает, завязывает, упаковывает, укладывает. Зад его приходится вровень с лицом первого пассажира. В руках у второго пассажира появляются какие-то пестрые носовые платки, носки, различные части гардероба. Шуршит оберточная бумага. Он закрывает чемодан. Пауза. Снова открывает чемодан.

В т о р о й  п а с с а ж и р (склонившись над чемоданом). Каждый тернового венца сподобился… Кровь свою проливал… Муки претерпевал… и что из этого.

Первый пассажир поднимает голову, смотрит на говорящий зад.

(Продолжает.) Проливал не проливал, а показывай, без показа не верят. (Снимает пиджак, поправляет одежду. Надевает пиджак, снова наклоняется над чемоданом.)

П е р в ы й  п а с с а ж и р (закрывает книгу). Вы себя плохо чувствуете?

В т о р о й  п а с с а ж и р (по-прежнему отвернувшись). Спасибо, хорошо! Извините, я не представился, но вы так спали, что… (Закрывает чемодан, оборачивается.) Позвольте представиться. С-кий. (Садится.) Извините, что с опозданием, но я спал, а когда проснулся, вы спали.

П е р в ы й  п а с с а ж и р. Ц-кий. Очень рад. Вы, кажется, сели в Праге? Я даже не заметил. Я просто оторваться не могу от книги Клячко^{47}.

В т о р о й  п а с с а ж и р (смеется; потом серьезнеет). Кажется, мы стоим на границе. Вы тоже из-за границы?

П е р в ы й  п а с с а ж и р. Прямым ходом из Венеции.

В т о р о й  п а с с а ж и р. Как приятно. А я из Праги. Нервы, раскис прямо — родная земля, кажется, припал бы и целовал каждую пядь. Вы — из командировки?

П е р в ы й  п а с с а ж и р. Да. Видите ли, у меня была довольно сложная миссия, проблемы климатизации в музеях, термометры, температуры в музейных залах…

В т о р о й  п а с с а ж и р. Спокойный вы человек, сидите, читаете…

П е р в ы й  п а с с а ж и р. А, да… у меня такая интересная книжка. (Открывает книгу, громко читает.) «Однажды ночью — бурной и мрачной^{48} — в нескольких шагах от небольшой церковки Порцинкулы святой Франциск бросился нагим в терновый куст, желая таким образом смирить и умертвить свою плоть. И тогда великий свет озарил его странное ложе, а куст терновника расцвел множеством роз пречудных. Святой сорвал двенадцать — шесть белых и шесть красных…»

Второй пассажир снимает пиджак, перекладывает что-то из кармана в карман.

«…шесть белых и шесть красных, а его тело нагое ангелы облачили в монашескую рясу, и он отнес розы в церковь». Ах, Клячко! Почтенный, старый Клячко!

В т о р о й  п а с с а ж и р. Идут?

П е р в ы й  п а с с а ж и р (кивает головой). Цветочки святого Франциска^{49}. Проблески зари, предвещающие восход дантовского солнца^{50}.

В т о р о й  п а с с а ж и р. Идут. (Застегивая пиджак.)

П е р в ы й  п а с с а ж и р. Вы, наверно, долго были за границей?

В т о р о й  п а с с а ж и р. Уже неделя… Неделя, как я выехал в Чехословакию. Да, хозяйственный народ чехи… Жена осталась в Польше, дети… Мелочи. Везу всякие мелочи. Семья большая. Шурин пострадал во время оккупации… всякие пустяки, лекарства, кальсоны для шурина, коллеге тоже, лейка для внука, каждому что-нибудь…

Двери купе открываются. Входят  д в а  т а м о ж е н н и к а  в форме. Один останавливается в дверях, другой осматривает купе.

(Взволнованно.) Наши! Вы тоже поляки? Черт побери, совсем забыл, verstehen deutsch?[24] Что я болтаю?! Как увидишь польский мундир, орла, сразу теряешься, прямо к горлу что-то подступает. Не смейтесь! Помню, лежали мы на берегу Вислы, мы здесь, немцы там… Чехи нас на руках носят. Хозяйственный народ, что верно, то верно. Ну, а что у нас слышно? Служба не дружба. Сами служили когда-то, знаем.