Избранное

Дальнейшие разговоры переключились, конечно, на рыбу. Сколько раз мне приходилось бывать в рыбацких застольных компаниях, и всегда разговор был о рыбе, хоть к концу, но непременно перейдет на рыбу. И начал его сам Джеламан. Начал он с того, что стал ругать рыбацкую долю: «триста лет к морю не приближусь», «и видеть не хочу эти снюрневоды, эхолоты, эту проклятую треску…» Потом начал хвалить рыболовов, точнее, рыболовное увлечение, — гораздо позднее я понял, что начал он этот разговор в высшей степени дипломатично, так и надо было начинать этот разговор, — стал вспоминать, как они с отцом ходили на речку ловить удочками… Черт возьми! Да ведь отец-то у него погиб во время войны, когда ему всего полгода было, он ведь детдомовский. А так красиво он расписывал рыболовное увлечение!

— Сидишь это, братки, на зелененьком бережочке тихой речечки, — мечтательно говорил он, обнимая Наташку, — под плакучим ивовым кустиком. Журчит речечка по песочечку, птички поют — они ведь поют, перед тем как солнышку встать. Ну вот… туманчик над тихой водичкой, перед тобой поплавок… и вот он задрожал, а по удилищу: тук! Тук! Тук! Как будто слабым током. Тук! Тут же… — и так увлекательно он рассказывал, с таким восхищением и восторгом! А когда подошло дело к сачку, когда поймается большая рыбина и сачок под нее надо заводить, он передал девочку Светлане, привстал и жестами показывал все.

Потом дед начал вспоминать, как один раз они с братом спиннингами в отпуске рыбачили, потом Есенин разошелся. Он же с Ангары, его все детство прошло на рыбалке. Особенно интересно было, как у них там острогой рыбачат. Ночью, на носу лодки разжигают костер…

И вдруг Бес засмеялся. Он рассмеялся так закатисто и от души, что и нам всем захотелось засмеяться — всегда, впрочем, так, его смех имеет какую-то гипнотизирующую или, точнее, агитационную силу.

— Га-га-га! — смеялся он. — Ведь это сплошное очарование: сидишь это, братки, на зеленом бережку, то бишь, простите, на борту сейнера, перед тобою журчит речечка, то бишь, простите, морюшко, чаечки поют, они поют, когда солнышко еще не встало. Га-га-га! Ну вот… туманчик над тихой водичкой, а в руках у тебя удочка, и вдруг: тук! Тук! Тук! Как будто слабым током. Га-га-га! И тут коплер подводишь… Га-га-га!

— Ну и Бес! — засмеялся Джеламан. — А это неплохо бы?

— Неплохо, командир, неплохо, — сказал Казя Базя, — удочками тресочку потаскать на больших глубинах.

И тут Светка почувствовала недоброе, она встала, лицо ее приняло гневное выражение.

— Зачем вы ему рассказываете про рыбу? Ведь он же чумной станет, сумасшедший! — Потом повернулась к Джеламану: — Вова, вы в море? Вы опять уходите в море? И небось завтра? Завтра, да? И так знаю, что завтра. Вовка, я…

— Светочка, — нежно сказал Джеламан и стал гладить ее по плечу. Но она отбросила его руку.

— Вовка, в последний раз говорю: так жить невозможно. Я не могу-у-у…

— Никуда они завтра не пойдут, — вмешалась Валентина Сергеевна. — У них вон все невода изодраны.

— Сергеевна, они их в море отремонтируют, — повернулась к ней Светлана. — Я же знаю…

— Ну, Света… — Джеламан пытался успокоить жену.

— А мы вас с собой возьмем, — сказал Казя Базя. — Мы же пойдем удочками ловить. К вечеру и вернемся.

— Конечно, возьмем, — серьезно подтвердил дед. — Возьмем, командир? Ведь это у них пикник будет. Отдых.

— А капитан флота женщин не пускает в море! — обрезала его Светлана.

— Это он, Светочка, не пускает, когда идут неводом рыбу ловить, когда идут по-настоящему рыбачить, — серьезно и убедительно продолжал дед. — Мы же идем с удочками, отдохнуть…

— На пять месяцев?

— Света, успокойся!

— Уйди!

— Это он других, капитанша, не пускает, — вмешался Казя Базя, — а вас пустит.

— Света, успокойся, — уговаривал Джеламан. — Мы же к вечеру и вернемся…

— Уйди! Глаза бы мои вас всех не видели! Сумасшедшие!

— Светлана, это он сумасшедшим становится, когда увидит много рыбы, — убедительно рассуждал дед. — Когда неводом ловим. Но ты сама подумай, разве такой рыбак, как твой Джеламан, может сойти с ума от какой-то одной рыбины? Да за кого ты его принимаешь! Чтобы Джеламан из-за одной рыбины…

— Га-га-га! — хохотал Бес.

— Значит, завтра, — печально и тихо сказала Светлана.

— Никуда завтра они не пойдут, — с раздумьем сказала Валентина Сергеевна. — Завтра понедельник.

— Не верь, Сергеевна, не верь, — почти со слезами продолжала Светка. — Никому из них не верь, все они одинаковые. Никому не верь!

Впрочем, не только Светлана, но и другие жены почувствовали недоброе. Они погрустнели, сникли как-то, а Валентина Сергеевна закурила, что она делала в крайних случаях.

— Ты что, Джеламан, — обратилась она к Вовке, — действительно завтра идешь в море?

— Валентина Сергеевна, — беспомощно развел Джеламан руками, — но ведь сегодня уже…

— Боже мой!

— Вовка, неужели ты в понедельник пойдешь? — обратилась Светка к мужу.