Избранное

Но особенно понравилось Ваньке на колхозном собрании, когда все собрались в клубе — маленьком домике, одну половину которого занимал стеллаж с книгами, другую — бильярд с железными шарами. За лето запланировали поставить новый коровник, склад, мехмастерскую, общежитие для флотских и вообще для приезжих. Еще колхоз покупал два сейнера — путина прошла хорошо, деньжонки были. Теперь рыбу ловить можно в море и далеко в океане, а не только ставными неводами. «Активным ловом», как сказал Василь Василич. Участок под картошку разработать решили, расширить птицеферму. Собрание продолжалось целый день. Очень внимательно прислушивался Ванька, как говорили старые колхозники: дядя Саша Демидов, тракторист Магомедыч, охотник Яшка Айтаров, его брат, бригадир пастухов оленьего стада Эгель, бригадир полеводческой бригады дядя Ваня Мурашов, береговой боцман Александр Ипатьевич Быков. Василь Василич слушал всех, кивал головой, Геннадий сидел рядом, записывал.

Возвратившись с путины, рыбаки разбрелись по домам, занялись огородами, дома, заборы после зимы подправляли, а Мишка с Ванькой, как бесхозяйственные, сразу же за работу, сразу плотничать, плотники колхозу — позарез.

Сейчас ребята на берегу речки коровник расчинали. Бригада, кстати, подобралась что надо: плотники, токари, слесари, бывшие сварщики, бетонщики. Всякой, в общем, как говорится, швали по паре. А Володька Прохоров даже бывший завмаг, человек с дипломом, торговый техникум закончил.

Ванька и еще кто-то из плотников торцы бревен под замки готовили, а Мишка с Геннадием отошли к землекопам, где фундамент закладывался. Геннадий — он руководил всей этой процедурой — втолковывал что-то землекопам про вечную мерзлоту, спорил. Мишка стоял рядом, прислушивался.

— Да-а-а… — скреб затылок Ванька, оглядываясь.

С того берега речки, за кустами начиналась тундра, доносился птичий гам. Гуси, утки, кулики, чайки, гагары бесились в весеннем одурении, каркали, хлопали крыльями, а над всей этой компанией проплывали — иногда под самыми облаками — лебеди. Парами. На солнце они отливали атласной белизной. Терпко пахло сыростью — кое-где по ложбинкам стояли лужицы — и прелой прошлогодней травой и листвой, а сквозь них, сквозь эти печальные запахи, буйно и неудержимо, до головокружения и дрожи в ноздрях валил другой, сочный, прохладный, дурманящий, аромат вымахавшей до пояса травы.

— Ну как дела, Ваня? — подошел Геннадий. — Идут?

— Да вроде идут.

— Раздолье, да, Ваня? — Геннадий тоже залюбовался.

— Закуривай, ребята, — подошел Мишка.

— Спасибо, Миша. — Инженер взял папиросу, стал медленно разминать ее. — Как вы думаете, парни, до осени успеем? Такое дело замесили.

— Свободно, — утвердил Мишка, — с материалами бы задержки не получилось, а так…

— Лес на подходе, железо, стекло, толь выписаны, и деньги уже в банк переведены. Цемент, как видите, выгружаем.

К берегу, прямо напротив участка, подходил «Бегун» с баржей цемента. Он тыкался носом в берег, течение заваливало его — курибаны не успевали закрепить швартовые, — он отрабатывал назад, опять к берегу, опять сносило…

— …бога-христа в селезенку… — хрипел, высунувшись из рубки, Страх на курибанов. Те метались по берегу, путали концы… — в святителей… крестителей… Жизни… душу…

— Уже кривой, — сказал Володька Прохоров, прислушиваясь к фигурному ораторству Страха.

— Я его еще ни разу трезвым не видел, — улыбнулся Геннадий.

— И опять гонца послал.

С катера прямо в воду прыгнул Гуталин с маленьким чемоданчиком и, спотыкаясь — его заносило в стороны, — подался к магазину.

— Ген, а как там на частные? — поинтересовался Мишка.

— Будем, конечно, отпускать и на частные, — ответил Геннадий. — Строиться думаешь?

— Ну.

— Доброе дело. Наш ковчег для зимовки не приспособлен. — Инженер далеко отщелкнул окурок. — Ну ладно, парни, я пойду последний раз откашеварю и… кому я неделю сдаю? Тебе, Ваня?

Мишка, Ванька, Володька Прохоров и еще двое плотников на лето поселились на кунгасе, что невод обслуживал. Убирались, топили, варили поочередно, по неделе. Спали в кукулях — сколько ни топи, а под утро зубы постукивают. Геннадий сначала снял комнату у деда Чомбы, вообще-то фамилия его Мирошников, — перевозчика через речку. Дом у деда большой, прочный, что твой дворец. Но через неделю перебрался к ребятам.

— Терпеть не могу куркулей, — сказал он, ставя чемодан. Он-то и прозвал кунгас «ковчегом» — когда Страх на своем «Бегуне» носился по речке, кунгас раскачивало, при отливах нос его осыхал.

— Ну ладно. — Инженер зашагал в колхоз.

А из тундры доносился птичий гам. К концу дня, перед тем как утихнуть, он усилился.

— Я думаю, Ваня, — сказал Мишка, поплевывая на руки, — здесь поселиться. Капитально. А ты?

— Да не знаю. — Ванька тоже взялся за топор.

— Давай на пару, Ваня. Оно, глядишь, и веселее будет.

— Это конечно.

— Сначала тебе дом поставим, потом мне. Можно и наоборот. А жить тут можно. — Мишка еще раз плюнул на руки.