Избранное

— Так этот грех за нашим братом водится, — не вставая, начал один из широких рыбаков, — ребята уйдут же до осени. В море магазинов нету, вот и расслабились. Ну это, конечно, чтоб в рабочее время, конечно. Да. Вот. Никуда не годится… и других, конечно. Но и с другой стороны, когда оно у рыбака рабочее, а когда не рабочее? В море — рабочее, а на берегу… Ну это, конечно… — Он запутался в своих бесконечных «конечно» и затих. Опустил голову, ломал брови.

Председатель молчал. Ведь палка имеет два конца: Страхова снять с капитанов можно, да и, пожалуй, нужно — другим наука будет — и капитана на «Спутник» подобрать можно, но ведь…

Председатель рисовал на объяснительной Страха восьмерки — если кружки у восьмерок делать продолговатые, получаются рыбки, — и вспоминал. Шесть лет назад Страхову дали сейнер. Он лежал на косе в Оссоре. Замытый песком, заваленный снегом. Страхов со своей командой откопал его, домкратами поднял на кладки, соорудил под ним деревянный сарай. Перебрал машину, заменил несколько листов обшивки, наладил промысловое оборудование — этот сейнер колхоз купил у почты, там он выполнял транспортные работы. Все силами команды. И в первый же год два плана дал. И во все остальные годы, даже в позапрошлый, проловный год, когда лучшие капитаны привезли по половине плана, Страхов план выполнил. Две зимы посылали на слет передовиков, медалью наградили, хотели представить к ордену, но что ни фокус в колхозе — Страхов участник. Пришел с моря — скандалы, скандалы. Самолюбие у него взвинчено, приубавить бы, но на катере, да еще помощником работать не станет. Его тут же перехватит кто-нибудь из председателей, и квартиру даст, и новый сейнер. И опять-таки дело не в этом. Свой Страхов, камчатский. Не из приезжих — те поработают год-два в колхозе, сорвут денег — и на материк. А он в Дранке вырос, колхоз посылал его учиться на судоводителя, пятнадцать лет назад получал первое колхозное судно «Бегун». И потом: во время путины, когда ни зайдешь к нему, обязательно делом занят — подкрашивает, невод чинит. В путине не прикасается к спиртному. Люди рвутся к нему работать, но быт… быт…

— А сколько это будет продолжаться? — повернулся Геннадий к широкому рыбаку. — Как с моря пришел, ни разу на берегу трезвым его не видел. Вчера табеля принес — на ногах не стоит. И сегодня он еще не в норме.

— И все-таки надо разобраться, — тер очки Юрий Алексеевич.

— Разбираться не надо, — прохрипел, вставая, Страх, — я сам уйду. — И он направился к двери. В дверях его качнуло.

Начальники из области покачали головами.

— И нам можно уходить? — спросил Юра.

— Можно, — ответил председатель.

Вся компания, стуча сапогами, повалила за дверь. Наступила тишина. Даже слышно было, как черкает председательский карандаш.

— Ну так как же с ним быть, Василий Васильевич? — спросил Юрий Алексеевич.

— На расширенном заседании разберемся.

— А со «Спутником» что? — спросил Геннадий.

— Как что? — поднял глаза председатель. — Он смотрел спокойно, говорил тихим голосом. — Пусть стоит.

Вдруг в приемной, где скучали, ожидая выхода на ковер, все провинившиеся, раздался громовой бас Чомбы.

— А меня за что? — громыхал он. — Я при чем? Я по ночам работаю, а днем должен отдыхать. Что? Сапоги грязные? — Видимо, с секретаршей он разговаривал. — Сейчас пойду в гальюн, залезу в самое дерьмо и таких тут вам… — он топал ногами. — Все ковры разрисую… главный инженер? Плевал я на вашего главного инженера.

— Утихомирьте Мирошникова, — сказал председатель Геннадию, — и давайте следующих.

Но Чомбу не так-то просто было утихомирить.

— Ты что здесь хамишь? — влетел в приемную Геннадий.

— Кто-о-о хамит? — раскатился Чомба. — Я хамлю? Ты лучше скажи, ангел мой, зачем ты меня потревожил? Я должен отдыхать после ночных трудов или не должен? А теперь я не усну. — Он, безусловно, врал, никаких ночных трудов у него не было: просто он забирался на ночь в какой-нибудь укромный, теплый уголок, прихлебывал из термоса пунжу и спал. Днем занимался домашними делами или просиживал в какой-нибудь «кумпании». — А флот украдут! — гремел он. — Делать тебе не хрена?

— Вот тебе уж действительно не хрена, — подступил к нему Геннадий, — днем ты ходишь по флоту стопки сшибаешь, а ночью спишь.

— А ты видал?

— Знаю, — резко, в тон ему ответил Геннадий.

— Что ты знаешь?

— Все твои лежбища.

— А ты там был?

— Был! — взорвался Геннадий. Ему невыносимо стало хамство Чомбы. — В столярном цехе был — у тебя там гнездо из стружек, на домиках был — ты там печку топишь, на старом плашкоуте был — ты туда электричество провел, обогреватель поставил. Сгоришь когда-нибудь сонный. — Геннадий задыхался. — Труды.

— Может, ты, ангел мой, был и там, где была моя бабка?

— Фух!.. Был, — устало отмахнулся Геннадий, — и там, где твоя бабка была.

— Мирошников, не хулигань, — вошел в приемную председатель.

— Да Василь Василич, — без тени улыбки продолжал Чомба, — ведь ваш зануда в гроб вгонит.

— Ты сам вгонишь кого угодно. Уноси свои сапоги, — тихо продолжал председатель, — ведь за тобой убирать надо.

— Василь Вас…

— Только гадить и умеешь, — поморщился председатель.