Избранное

Ванька захлопнул дверь. «Мы с Володей, мы с Володей…», а когда Володька в бригаде работал, разряд-то у него маленький, зарплата меньше всех — какой он плотник? — только и слышно было по колхозу: «Бич, пьяница, алиментщик». А теперь, как стал на большой должности работать да алименты скоро кончатся, теперь: «Мы с Володей…» Пять лет назад, когда только приехала, рубашку из полотенец носила, бабы смеялись. А теперь справила дорогую доху, накрасила губы и — королева. Ты для нее «работяга». Тьфу! Баба, она и есть баба, только душу портит.

— До свидания, Ванюша-а-а!

— Пока.

— Клава, возьми вот, хорошая книга, — предлагала Мурашова. — Про разведку.

— Про разведку?! — обрадовалась Торпеда.

— Точнее, про контрразведку.

— Это же, должно быть, очень интересная книга.

— Очень, очень интересная!

— А я всю библиотеку пересмотрю, ничего любопытного не нахожу.

«Эх, хе-хе, хе-хе… разведчицы, — Ванька побрел в Наташкину комнату, плотно закрывая все двери за собою. Было скучно. Ну прямо лежал какой-то камень на душе, унылый, нудный, непонятный груз. Давил сердце, не давал дышать. — С чего бы это? — задумался он. — Чего мне надо? Ведь все хорошо и все есть: и дом, и костюмы, и мебель полированная, и деньги на книжке. А тяжко. И, главное, тоска-то эта только дома наваливается, когда с домашними делами возишься. В бригаде с ребятами еще ничего, забываешь и про сарай и… про все. Или, может, как эти подруги, нарядами заняться: завести галстуки, узкие штаны, разные там булавочки и запонки? Или книжки про шпионов глотать? Записаться в университет, узнать про кибернетику? Или еще про что? Про этикетику?

А может, к Володьке прислушаться да стать активистом, за всех воевать, за правду воевать, за справедливость… Но это… Опять же все знать надо, учиться. Не как эти, а по-настоящему…

Жизнь! Живешь и не знаешь, чего тебе надо, даже чего хочешь, не знаешь. И никогда не узнаешь. Ни за что! Всего ведь добился, все ведь есть, а… скука. Видно, прав дед Чомба: теснота-то какая… И человеку, видно, всякому так же тесно в жизни, как тому цыгану в степи.

Володька вот тоже… мотается, воюет, тертый мужик, все в жизни испытал и все знает. Ни на что не кинулся, ни на тряпки, ни на деньги… на борьбу за правду кинулся… Да-а-а, человек, побольше бы таких».

Облокотился на Наташкину кроватку. Долго смотрел на спящую девочку.

Глава XXVII

А Коля Страх бродил по Дранке, плевался, ожесточенно махал руками и склонял почем зря все колхозное начальство вкупе с небесной олигархией.

А началось с пустяка. Дня два назад понес он заявки и табеля в контору на утверждение.

— Придешь не похмеленным, тогда подпишу, — сказал Геннадий.

— Да я уж и забыл, когда похмелялся. Подпиши.

— А почему до сих пор якорные цепи не отжег?

— Отжег… сегодня отжигали.

— Но не погрузил.

— Да чи их долго? На раз…

— Протрезвись.

— Не подпишешь?

— Нет.

— Тогда сам за мной походишь! — И Страх яростно разорвал все бумаги. Направился к двери.

— Завтра разберемся, — крикнул Геннадий.

Страх саданул дверью.

На другой день утром, вместе со всеми, кто муроводился накануне в боцманской, вызвали и Страха с компанией. За зеленым столом сидел Василий Васильевич, Юрий Алексеевич, Геннадий, двое представителей из Рыбакколхозсоюза — к выходу на путину начальство из области приехало — и два члена правления, два бригадира неводов, оба широкие, молчаливые, обветренные до черноты.

Докладывал Геннадий:

— Вот уже третий раз капитан Страхов нарушает трудовую дисциплину, устраивает коллективную пьянку. И это в такой страдный период, как подготовка флота к весенней путине. В рабочее время, разумеется.

— Уже пять минут шестого было, — заикнулся помощник Краба, Юра, который был назначен вместо Гуталина.

— Молчи, Юрий, — оборвал его Краб.

— А это что?! — тряс блокнотом Торпеды Геннадий. — Во сколько переносной движок заглушили?

— Мы его не обслуживаем.

— В четыре, — кипятился Геннадий. — И все повалили в боцманское помещение.

— Может, погреться кто, — не утихал Юрий.

— Погреться, — передразнил его Геннадий, — до того нагрелись, что на бровях выползали. Итак, — он повысил голос, — на основании доложенного Страхова предлагаю от должности капитана отстранить и перевести помощником на буксирный катер «Бегун».

— Он, кажется, объяснительную приносил, — сказал Юрий Алексеевич, снимая очки.

— Вот его объяснение. — Геннадий выхватил из кармана грязноватую бумажку, стал читать: — «…выпил стакан спирта и стакан вина и считаю себя очень виноватым…» Какая наивность! Оторвал от работы сварщиков, плотников, курибанов, боцманскую команду и считает себя «очень виноватым».

— А мы им в рот не наливали, — опять не выдержал Юра.

— Молчи, — опять оборвал его Краб.

— И тем не менее, — продолжал Юрий Алексеевич, протирая очки, — я предлагаю Страхова оставить. На вид, конечно, поставим.

— Через вашу доброту, Юрий Алексеевич, у нас на флоте никогда порядка не будет. — Геннадий передал грязноватую бумажку председателю, сел на свое место.