— Лучше сразу и навсегда, — решительно сказал Сашка Деревяшкин.
— Но все ли сразу могут рассчитаться? Ведь, чтобы сдать неприятность, надо кое-что за это заплатить.
— То есть как?! — возмутился Вова Митрин. — Мы сдаем, и мы же платим?
— Мальчик! Голубчик! Ты же не макулатуру пришел сдавать, а неприятность. Чтобы с ней разделаться, кто должен иметь выгоду?
— И сколько стоит сдать крупную неприятность? — спросил Сашка Деревяшкин.
— Кило халвы и литр лимонада. — Старичок опять захихикал и опять потер сухонькие ручки. — Удивлены, мои хорошие? Бывает, бывает. Но сами подумайте: зачем старику деньги? Остатки дней подсластить надо. А то всю жизнь на картошке да на черном хлебе сидел. Вот и беру теперь за труды свои сладеньким.
— А за среднюю неприятность сколько? — спросил Вова Митрин.
— Полкило халвы и пол-литра лимонада.
— А вареньем черничным заменить можно?
— Можно, можно, внучек. За среднюю можно. А вот за крупную тариф один. Тут уж без перемен.
— У меня мало сказать крупная — крупнейшая неприятность… — опечалилась девочка Алена. — И где эту халву с лимонадом взять? То есть где деньги на них взять?
И Сашка Деревяшкин приуныл. А Вова Митрин зашептал на ухо Муле-выбражуле:
— Катя! Я для тебя — все. Никакого варенья не пожалею.
— Спасибо, Вовочка! Какое у тебя доброе сердце!
— Шестьдесят восемь ударов в минуту делает, — счастливым шепотом сказал Вова.
— У меня есть деньги. — Девочка Настя вынула кошелек. — У мамы с папой скоро серебряная свадьба. Я хотела подарить им книгу о вкусной и здоровой пище и электрокастрюлю. Вот и накопила. Но теперь, когда речь идет о судьбе моих товарищей, я решила подарить только книгу. По-моему, вкусно и здорово можно готовить и на газовой плите. Было бы из чего. А электрокастрюлю я подарю им к золотой свадьбе. Электрокастрюля никакому юбилею помешать не может.
— Настя-я! Ты — молодчик! — закричал Сашка Деревяшкин. — Обещаю тебе кучу неприятностей! Хоть каждый день. Как попросишь, так и устрою.
Сладкоежка старичок деловито, призывающе похлопал в ладоши.
— Тогда опишите на этих листках печатными буквами свои неприятности. Я неважно вижу. Потом наколем ваши описания вот на эти крюки. — Старичок подпрыгнул и подтянулся на толстых, остроклювых крючьях, вбитых в стену. — Проколем ваши неприятности.
Пока ребята писали, в ларек зашел мрачный небритый мужчина с горящими глазами и черными потрескавшимися губами.
— Дедок, почем принимаешь?
— Неприятности-то? А у тебя много?
— Озолочу. Вагон и маленькая тележка. Жизнь трещит по швам. Давай быстрей принимай да гони монету.
— Э, нет, любезный. Это ты гони монету. Тогда приму.
Старичок объяснил мужчине, как принимаются неприятности.
— Жулик ты, дедок. Чтоб я еще и приплачивал! Погожу. Погожу с неприятностями. Может, еще кто принимает. За деньги, дедок, я сам готов ларек открыть. Дай лучше двенадцать копеек на газировку.
— Обойдешься.
Старичок собрал листки у ребят, далеко отставив, прочитал. Разволновался, забегал вдоль стены, под крючьями. Шляпу с красной лентой на затылок сдвинул. Забылся, что здесь ребята, забормотал:
— Ах, какие замечательные неприятности! С месяц кормиться можно. Чуть чего, припугнуть, прижать: я, мол, вас на чистую воду выведу. Тащите рублишко, гоните халвишку… Стоп, стоп! Не дай бог, догадаются. — Старичок, подпрыгивая, быстро наколол листки на крюки, обернулся к ребятам. — Теперь так. Мне не возражать! Слушать внимательно. Как скажу, так и делать. Александр Деревяшкин!
— Здесь.
— Ты не звонил сегодня по телефону. Тем более в чужую квартиру. Этот Степан Федорыч тебя с кем-то спутал.
— Да как спутал. Он слышал и видел, что я им звоню.
— Молчать! Свидетелей не было? Не было. Он очки носит? Носит. Очень просто мог спутать. Отцу скажи, что уроки учить мешают. Все время звонят и звонят. Кто-то, мол, балуется. То ли Федоров, то ли Степанов.
— Так он и поверил. Скажет, доброму парню никто не мешает, а тебя сразу нашли.
— Цыц. Вообще отцу ничего не говори. Я этого Степан Федорыча на себя беру. Телефон у него обрежу, дом подожгу. Шучу, конечно. Я ему позвоню, договорюсь. Можешь ты сделать вид, что ничего такого не было?
— Вид-то могу. А вот на самом деле…
— Не твоя забота. Теперь с тобой, девчонка. То есть девочка Алена. Завтра своей Ольге Михайловне скажи: что же вы не пришли? Уж мы ждали, ждали. Глаза проглядели…
— Приходила она, я сама видела. Из кустов смотрела.
— Не возражать! Странно. Обычно учителя к ученикам не ходят. Скажи: вы, наверное, квартиру перепутали.
— Да как она перепутает? У нее в журнале записано.
— Не спорь, не люблю. Мы твоей Ольге Михайловне устроим. Все забудет. Шучу, конечно. Скажи, что мать с отцом перепутали день рождения, а тебя не предупредили. Извиняюсь, мол, неувязка вышла.
— Как они перенесут, если мой день рождения еще через два месяца?
— Зачем тогда приглашала?
— Захотелось. А теперь неприятность. Вот к вам и пришла.
— Вижу. Дома молчи, а учителке скажешь: никакого вам дня рождения, я вас ненавижу.
— Но я ее люблю! Ольга Михайловна очень хорошая!