Избранное

— Тогда скажи: я вас обожаю, но все родители перепутали. Твердят и твердят: ты вон уже какая большая, я, мол, и подумала, что день рождения наступил. Особенно, мол, сегодня утром приставали: такая большая девочка, а ее надо будить. Ведет себя как новорожденная. Забудь. Все устроим.

— Хорошо, забуду.

— А вы, голуби! Екатерина и Владимир! Скажите, что боялись. В школе, мол, задразнили женихом и невестой из сырого теста. А тут вместе в школу пошли. Увидели бы, мол, проходу не дали. Скажете?

— Стыдно! — ответили Муля-выбражуля и Вова Митрин. И густо покраснели.

— А прогуливать не стыдно?

Они что-то невнятно пробормотали, опустив головы.

— Девочка Настасья! Хочешь неприятностей? Советую: выскочи на улицу, разбегись как следует и какую-нибудь тетеньку, купившую в магазине яйца и молоко, толкани с маху-то. Все она уронит, под ногами — лужа молочная, в луже — яйца всмятку, а ты вместо извинения покажи ей язык. Так, мол, тебе и надо.

— Нет, нет! — побледнела девочка Настя. — Я не смогу. Мне противно.

— Неприятности все противные.

— Не все! Вася Рыжий меня обидел, а я…

— Молчи, молчи! Ни одной неприятности не получишь. Давай, давай, девица, не мешай, — старичок вдруг завизжал. — Собаку спущу!

Девочка Настя пулей вылетела в дверь, потому что очень боялась собак.

— То есть, я шучу, конечно. — Старичок ласково улыбался и мягонько, виновато потирал ручки. — Никаких собак у меня нет. Так, так. С неприятностями покончили. А теперь прошу вот в эту дверь. Там во дворе мой помощник — Коля глухонемой. Уж он вас рассмешит, он вас распотешит, все неприятности забудете.

Во дворе, чисто подметенном, посыпанном песочком, была площадка для игры в «классы», на турнике подвешены качели, для тех, кто мечтал казаться выше ростом и взрослей, стояло у забора несколько пар ходулей, а посреди двора глухонемой Коля — долговязая фигура в черном плаще и черных очках — крутил за ручку медное колесо, которое вращало несколько скакалок, укрепленных меж деревянных стоек. Четыре патефона на табуретках, по одному в каждом углу двора, хрипло позвякивая, наигрывали польку-бабочку. Глухонемой Коля, увидев ребят, выхватил из-за пазухи картонную маску и приставил к лицу. С розовыми, надутыми щеками, с крупными, редкими зубами, с выпученными, глупыми глазами маска была так неожиданно смешна при Колиной-то долговязости, что ребята, не очень-то веселые и настороженные, не удержались, прыснули со смеху.

Потихоньку разошлись, разыгрались и в самом деле забыли о неприятностях. Прыгали, скакали, плясали, со смеху умирали над масками, которые глухонемой Коля ежеминутно менял. И собачьи, и медвежьи, и заячьи, и человечьи — в каких только масках Коля не гонялся за ребятами, растопырив длинные худые руки в черных перчатках и громко мыча. Нахохотались, навизжались, накатались до головной боли и даже не заметили, как Коля мало-помалу теснил их и теснил к калитке и вытеснил. Очутились на улице, расслабленные, с мокрыми от смеха глазами.

— Даже муторно стало, — пожаловался Вова Митрин.

— Зато как мы веселились! — с сожалением вздохнула Муля-выбражуля.

— А мне тоже как-то нехорошо. — Девочка Алена побледнела и прислонилась к забору.

— Веселье тут ни при чем, — с мрачной раздумчивостью сказал Сашка Деревяшкин. — Муторно потому, что неприятности-то опять с нами. Кто как, а я только вышел и сразу все вспомнил. И сразу нехорошо, нехорошо на сердце. Прямо места не нахожу…

— Да-а… Твоя правда… — согласились остальные. — Все как было. Пока плясали — веселились, а вот вышли — прослезились.

Ребята долго стояли у забора. И вдруг услышали: с горы катилась песенка:

Где же наша девочка?
Где наша Аленушка?
Где наша новая жизнь?

— Ура! Паря Михей и паря Ваней! — Ребята бросились их встречать.

Новая жизнь

Пока ребята встречали парю Михея и парю Ванея, глухонемой Коля сбросил черный плащ, снял черные очки — оказался Лимохалом. Потер, помял занемевшие крылья и взлетел на крышу сарая. Достал бинокль, всмотрелся: увидел медвежонка и слоненка, спускающихся с горы, ребят, бегущих им навстречу, и тихонько посвистел, будто подзывал собаку. Из сарая выбежал старичок, тоже снял черные очки и отлепил черную бороду — засияла медная, конопатая физиономия деда Пыхто.

— Собирай манатки, — сказал простуженным басом Лимохал. — Кху, кха! — прокашлялся он. — Остыл в проклятой тайге. Всю грудь заложило. Быстро, Пыхтоша. Догадываюсь, что наши лучшие друзья вот-вот будут здесь. Живо!

— Ты чего раскомандовался, аспид зеленокрылый! Волю взял.

— Поругайся у меня, поругайся. Возьму да один улечу. Брошу тебя вместе с патефонами. Посмотрю, далеко ли убежишь.

— Ладно, ладно. Пошутил я, конечно. Складываюсь, сматываюсь. Не серчай. — Дед Пыхто погрозил сухоньким кулачком отвернувшемуся Лимохалу: «У-у, змей. До смерти бы защекотал ненавистного!»