Избранное

Сегодня с великим трудом умылся, оделся, вычистил щеткой одежду, сходил в туалет. Все это сложные, трудно выполнимые дела. Например, чистить одежду надо на лестнице. Впрочем, помнится, это я уже описывал, вернее, плакался на это.

Чистить одежду вне убежища не обязательно, но лишь тогда это имеет смысл. Итак, поднимаешься на лестничную площадку, снимаешь зимнее пальто, пиджак, жилетку, а повесить некуда. В левой руке держишь вещи и поглаживаешь, бьешь их щеткой. Но тут раздается гул самолетов, бухает расположенная вблизи зенитная пушка, и мчишься назад в подвал. Через несколько минут всю операцию можно начинать сызнова. Или, например, сходить в уборную. Только я выставил ногу во двор — собрался идти в квартиру дворника, как опять загудели самолеты и где-то рядом все к черту взорвалось. Пришлось бежать в подвал.

У нас нет ни куска хлеба, но идти за хлебом теперь нельзя, сегодня я даже и не пытался.

Сейчас половина восьмого вечера, затишье. Вообще-то весь день раздавались взрывы, и земля под нами дрожала. Недавно несколько человек выходили во двор послушать обращения русских в мегафон. У кого слух получше, говорят, что многое разобрали. Я играл в шахматы. Поспешил закончить игру и бросился во двор. Голос я слышал, но слов не понял. Но и это великое дело. Значит, русские недалеко. Радость моя, конечно, не безмятежна. Заметил, что некоторые криво ухмыляются, по-своему толкуя события. Выслушать пришлось молча, ведь они все еще господа положения.

Хочу сказать о звуках взрывов. Этот звук — сплошная нервотрепка. Он убийственно зловещий. Но еще ужаснее гул самолета. Взрыву сопутствует сознание того, что ты остался жив. А гул самолета несет угрозу мучительной смерти. Ждешь: вот-вот раздастся взрыв, и тебя в клочья разорвет. Ночью, когда я не сплю, то представляю себе: летит вниз бомба, прямо на нас и… ох, а может, я уже мертв, и в моем мозгу просто продолжают еще автоматически сменяться картины и образы?

Только бы выбраться отсюда! Срочно. Сейчас же. Может, они уже здесь? Эту чертовщину невозможно больше терпеть ни часу.

Сегодня жена пошла к пекарю за хлебом. Она вышла на улицу, ее могли схватить нилашисты.

То тут, то там еще находятся огарки свечей, при их свете можно во что-нибудь играть. Но никто не даст свечи, чтобы я мог писать.

17 января, среда.

Я потерял терпение. Бои идут прямо над нашей головой. В мастерской, окна которой встроены в тротуар, слышен треск пулеметов. Я опять не в состоянии ни места найти, ни света. И дневник этот надоел мне, скорей бы его закончить.

Вот и сейчас я потому лишь могу писать, что семья Т. обедает в мастерской за большим столом, а для этой процедуры они зажгли свою лампу. У них есть еще граммов двести — триста керосина. Едят они суп и галушки с вареньем. Несколько дней назад галушки с вареньем вошли в моду. Готовить их — большая возня.

Недавно один тип так осветил события:

— На углу стоит немецкий солдат с пулеметом и ждет. Как соберутся пять-шесть русских, он им влепит! Будет русским приятный сюрприз!

Следовательно, по мнению этого типа, немецкий солдат и сейчас еще может влепить. И это приятный сюрприз для русских. Словом, по мнению типа, немцы и сейчас побеждают. И тип этот не дрожит, а ухмыляется с пьяной радостью.

Сегодня мы ходили наверх к себе в квартиру. Но обратно бегом неслись вниз по лестнице, взрыв был такой, что казалось, дом обрушился.

Один жилец непрерывно острит. Большинство молчит, в крайнем случае вздыхают.

По мнению З. даже если русские займут нашу часть города, нам и тогда не удастся вылезти из подвала, потому что немцы начнут бомбить Пешт из Буды. Но и после захвата всего Будапешта, если, разумеется, это произойдет, нам придется пережить еще много всякой всячины. Например, город будут обстреливать ФАУ-1.

— Надо смириться с тем, — громко смеясь, говорит он, — что мы еще несколько месяцев проживем в подвале.

Одна женщина спрашивает у другой:

— Ну, как ваша температура?

— Не знаю, я теперь не меряю, — отвечает та.

Это, пожалуй, самое умное.

Утром женщины ссорились. Интересно, и времени у них на это хватает, и желания. Но все же серьезных ссор в нашем подвале никогда не бывало.

Снова появилось кое-что из припасов. Сегодня видел джем, печеночный паштет, огурцы, рис, даже пиво в закупоренных бутылках. И спички попадаются.

Теперь я не смею высунуть голову даже из подвала, не только из дома.

Наш славный начальник противовоздушной обороны вчера вышел на улицу и был ранен. В голову угодил осколок. Сейчас ему меняют повязку. Моют рану, возятся с ней, а по-моему, это лишнее. Однако начальник говорит, что плохо себя чувствует, возможно, у него температура. Я пощупал пульс; слегка учащен. Вероятно, от волнения. Наш начальник очень измотан, с жильцами возни не оберешься. Надо признать, работает он много и добросовестно. Порядочный человек.