Избранное

Четвертый этаж, тридцать третий нумер: «Шаму, милый, ты с ума сошел!» — «Да не ори ты, тише».

Четвертый этаж, тридцать второй нумер. «Знаете, как можно зашибить деньгу?! По подписке. У меня есть блестящая идея: дар венгерской нации испанскому королю-изгнаннику. Можно собрать кругленькую сумму. Все бы дали, кроме разве что коммунистов чертовых. Вот послушайте — где я живу, одна бедная женщина, мать четырех детей, ну такая бедная, что детки ее прямо с голоду мрут, встречается со своей соседкой, которая и того беднее, и читают они газету, заметку о том, как встречаются в Париже две королевы, испанская и бельгийская, бросаются друг другу на шею и та-а-ак — представьте себе — рыдают, а испанская королева с двадцатью двумя-то миллионами песет в кармане только и смогла прореветь, что, мол, судьба ее ужа-а-асна, ужа-а-асна, — и когда соседки это читают, обе начинают плакать. Вот видите!»

Третий этаж, 24. Отец семейства, агент по продаже коньяков и ликеров, разъезжает в настоящее время по провинции. Мать семейства с утра пораньше отправилась в кафе «Золотой дракон» и, наверное, опять устроилась напротив какого-нибудь пожилого господина, взяла в руки вечернюю газету с описанием всех убийств за вчерашний день и делает вид, что читает, а глаза ее при этом ханжески бегают. Если пожилой господин не клюет, мамочка встает и идет в туалет, покачивая на ходу крепкими бедрами, и, будто глянув в зеркало, искоса, через плечо бросает взор на пожилого господина. Если и так не клюет, то либо пожилой господин совсем развалина, либо его возраст только видимость, и денег у него так же мало, как и у молодого. Маришка сидит дома в кресле, на коленях у нее раскрытая «Ботаника»: белена помрачает рассудок… — но глаза ее неподвижно устремлены на противоположную стену: Маришка лихорадочно занята своими амурами.

Третий этаж, 25. Квартиранту тоже пошел двадцать пятый. А вообще это бедный студент — деньги кончились еще в начале месяца. Его хозяева, супруги Тисар, живут на кухне. Сам Тисар занят поисками работы, а г-жа Тисар пошла в лавку за дровами. Если дадут еще в долг.

Третий этаж, 26. Муж только что пришел со службы. Обедают. Фасолевый суп уже съели. Кольраби, хлеб — больше ничего нет. «Возможно, с первого уволят». — «Пресвятая богородица, неужто?!» — «Опять сокращают штаты». Ребенок ненавидит кольраби и остается голодным, глаза его на мокром месте. По галерее идет почтальон, стучится. Вручает журнальчик, сшитый по корешку шпагатом. Вестник Евангелической Церкви. Осуждены ли на вечные муки дикие народы, аки сами не повинны в том, что не могут принять веру Христову? Осуждены. В тот же день вечером ребенок пытается писать стихи, свободные стихи. Вечер. Сижу в кресле. Мне скучно. Я сам себе надоел. Говорят, чтобы я не ковырял в носу и ел кольраби. Не люблю. Голова моя пустая внутри. Так вот подрастает человек и не знает, зачем… Бросает, грызет карандаш.

Третий этаж, 27. Передняя трехкомнатной квартиры открывается прямо на лестницу, окна выходят на улицу. Адвокатская контора, на двери табличка: «Доктор Шома Шварцфи». Он сидит за письменным столом, напротив него — Штайнбергер.

— Дорогой господин Штайнбергер, ну, по крайней мере, хоть пятьдесят пенгё заплатите.

— Разрази меня гром на месте, господин адвокат, ежели у меня наберется хоть пять пенгё. Ищите, пожалте!

— Весьма сожалею, дорогой господин Штайнбергер, но и я питаюсь не воздухом. Видите там кучу исковых заявлений? Они валяются уже две недели, и я не могу их подать, потому что нет денег даже на марки. Но я говорю это только вам. Ну, заплатите двадцать пенгё.

— Разрази меня гром, господин адвокат, ежели найдется у меня хоть два пенгё.

— И десять не можете?

— Разрази меня гром, господин адвокат.

Второй этаж, 12. Черноусый мужчина сидит на диване рядом с Дамой. Отпускает руку Дамы и левой рукой обнимает ее за шею. Дама прижимается к нему. Сверкают белые зубы черноусого мужчины, он хочет поцеловать женщину, наклоняется к ней, вытягивает губы трубочкой, хочет достать ее губы. Дама отворачивает лицо.

— Нет, нет. В губы нельзя.

Черноусый мужчина несколько остывает.