— Нам сродни.
— Постольку, поскольку это восточный народ, — насмешливо заметил Зубкович.
— А ты молчи. Сам-то хорват.
Хозяйка дома тихо беседовала с графиней Мендеи. Никто их не слышал. Графиня Мендеи непрерывно улыбалась, показывая красивые белые зубы. Иногда громко смеялась. Графиня Берлогвари лишь улыбалась. Надьреви не спускал глаз с графини Мендеи. Она так нравилась ему, что он весь загорелся, предавшись безнадежным мечтам о ней. Кто знает, а вдруг… Бывали разные случаи. Однажды благородная дама вступила в любовную связь с кучером. Хотя со времен князя Арпада такое могло случиться раз десять, не больше, и подобные истории получали громкую огласку. Надьреви ощутил всю безнадежность своих мечтаний, подумав: «Было и быльем поросло».
Графиня Мендеи невольно разжигала страсть в душе молодого учителя, так как, улыбаясь, она обводила всех глазами, и на него тоже падал ее взгляд, и тогда казалось, что улыбка предназначается ему. Однако трезвым умом Надьреви понимал, что верить этому глупо.
— Кто такая эта графиня Мендеи? — спросил он вдруг у сидевшего рядом Зубковича.
— Вдова графа Адама Мендеи. Очень богатая женщина. У супруга ее было огромное состояние, поместья, дома в Пеште и в Вене; она все унаследовала, детей у нее нет. И сама графиня по богатству не уступала своему мужу. Два года она вдовеет. Веселая вдовушка. Было у нее дюжины две женихов, но всем она отказала. Графиня Берлогвари очень любит ее. Видите? Они могут шептаться так целый вечер. Ну как, лакомый кусочек?
— Очень красивая женщина.
— Красивая женщина? Нет, молодой человек, скажите, не церемонясь, лакомый кусок! Вот что важно. Вы тоже не пожалели бы дать за нее сотню, не так ли?
— У меня нет сотни, — засмеялся Надьреви.
— Ну, дружок, если бы за этим дело стало, я одолжил бы вам сотню. Правда, у меня ее нет, как я уже говорил, но ради такого случая я попросил бы у кого-нибудь взаймы. Хотя бы у нее самой, хе-хе-хе… Неплохо, а? Потом, когда пришло бы время отдавать долг, я сказал бы, что она уже получила деньги, что я с вами послал, ну как? Хе-хе-хе. Неплохо, а? Видите, какую прекрасную шутку можно было сыграть при случае.
— У русских в этой войне нет хорошего полководца, — раздался чей-то безапелляционный голос. — Будь у них Наполеон, они разбили бы японцев.
— Сомнительно. Теперь уже Наполеоны не идут в счет.
Надьреви курил, не скучал: он слушал и смотрел на людей, собравшихся в курительной. Диковинные звери в зоологическом саду. Все, конечно, изящно одеты, выхолены, на лицах невозмутимость и сознание собственного достоинства.
Обычному представлению об аристократах больше всего отвечает внешний облик графа Правонски. У него тощие длинные ноги и каменное лицо, которое невозможно представить без монокля в глазу. Графиня Мендеи просто красивая женщина, а Андраш красивый юноша. Если бы их всех раздеть, — например, в усадьбу ворвались бы разбойники и выкинули такой номер, — то голых дам и господ можно было бы принять за служащих какой-нибудь конторы. Если заставить их немного поработать, женщин — помыть пол, мужчин — порыхлить землю мотыгой, то за несколько часов они приобрели бы вполне демократический вид. Граф Берлогвари едва ли отличался бы чем-нибудь от своего батрака. Барон Фадди и того меньше. Граф Каранди после некоторой метаморфозы вполне сошел бы за ночного сторожа. Графа Эстерага незачем и заставлять землю рыхлить: после небольшого переодевания и грима он превратился бы в великолепного парикмахера. У него, между прочим, лисья мордочка. Да, люди похожи на животных. Кто — на лису, кто — на бульдога, кто — на обезьяну. Граф Берлогвари не лиса, не бульдог и не обезьяна, а бык. С бараньей головой. Андраш нагишом чувствовал бы полную растерянность. Стеснялся бы своих кривоватых ног. Трагедия. Именно потому, что в остальном сложен безупречно. Баронессе Вештарп надо только взъерошить волосы, и она станет цыганкой, гадалкой. Интересно, даже в ее манере говорить есть что-то цыганское. Она то и дело вставляет «честное слово», божится, клянется. Может быть, речь, поведение человека определяются его внешностью? Странно. Но как бы то ни было, граф Эстераг с лисьей мордочкой — это появившийся инкогнито парикмахер, вежливый, услужливый. Даже лакею, наверно, дал бы он сигарету, если бы тот курил. «Не прикажете ли причесать?» — так и ждешь от него вопроса.
— Наполеон был авантюг’ист, — заявил граф Правонски. — Можно сказать, мошенник.
— Если и не мошенник, то все-таки сын адвоката.
— Мошенник! Он не завоевал, а опозог’ил Евг’опу.
— Но он был императором.
— Я не пг’изнаю его импег’атовом.
— Вот как! Ты, Эндре, преувеличиваешь. Неоспоримые факты нельзя отрицать. Не стоит, по крайней мере.
— Для меня он не импег’атов. Для меня сын адвоката не может быть импег’атовом. Он авантюг’ист именно потому, что пг’овозгласил себя импег’атовом. И во что бы то ни стало хотел пг’имазаться к монаг’хам.
Поднявшись с места, граф Берлогвари достал из курительного шкафчика еще несколько коробок сигарет и положил их на столики. Потом сел около барона Фадди недалеко от Надьреви.