Избранное

— По правде говоря, я и не знаю, что тут странного, — пытался отбиться Надьреви. — Нищий побирается, ходит из деревни в деревню с узелком в руке, и в нем весь его скарб, все его достояние. Если украдут этот узелок, цена которому, предположим, двадцать крон, нищий все потеряет. Может быть, даже погибнет. И вот кто-то обворовывает его и чуть не доводит этим до смерти. Какое жестокое преступление! Не больший ли это грех перед богом и людьми, чем украсть двадцать крон у того, у кого останется еще много денег, кому кража причинит лишь небольшой материальный ущерб и легкое раздражение. Нищий плачет, причитает, отчаивается, сокрушается, — никогда не сможет он приобрести то, что потерял. Разве кража у нищего не более жестокий проступок, чем любая другая?

— Ах, вы неправильно рассуждаете, — покачала головой графиня Берлогвари. — Для нас непреложная истина, что любая кража преступление. Преступление, и только.

— Уголовное право и то различает разные случаи воровства, — не сдавался Надьреви. — Не принимается во внимание, у кого совершена кража, насколько богат пострадавший, но кража суммы, если не ошибаюсь, до двухсот крон — проступок, не влекущий за собой тяжелого наказания, а свыше двухсот крон строго наказуемое преступление.

— Да поймите, пожалуйста, кважа есть кважа! — с перекошенной физиономией сердито закричал граф Правонски. — Неужели вы не понимаете, о чем идет г’ечь?

— Понимаю. Речь о том, когда кража большее и когда меньшее преступление. Правильно ли рассуждал крестьянин, сказав: «Хоть бы у богача украл, я бы смолчал». Закон делает даже такое различие: кража небольшого количества продуктов или топлива считается незначительным проступком. Мне кажется, на сумму до десяти крон, точно не знаю, потому что не изучал еще уголовного права. Но не важно, не стоит на этом останавливаться. В судебной практике часто проявляют гуманность, которая не может предписываться статьями уголовного кодекса. Судья не стоит на точке зрения, что кража есть кража, а взвешивает все обстоятельства дела, прежде чем вынести приговор. Иногда судья, очевидно, и оправдывает виновного, например, мать, укравшую кусок хлеба для своего голодного ребенка.

— Чепуха! — Граф Правонски в растерянности смотрел по сторонам. — Вы не понимаете вопг’оса, потому что… потому что… туго сообг’ажаете, господин учитель.

Надьреви оцепенел. Ему хотелось схватить первую попавшуюся пепельницу и запустить в голову графа Правонски. Но он, конечно, не мог этого сделать. Он промолчал. Закурил сигарету, показывая, что для него спор окончен.

Не одобряя его поведения, Андраш бросил на него колючий взгляд.

— Не надо горячиться, — сказал граф Берлогвари, обращаясь, скорей, к графу Правонски. — Господин Надьреви изложил свою позицию, и дело с концом. Он, очевидно, социалист. И это определенная позиция.

Постаравшись придать своей характеристике чуть шутливый оттенок, граф Берлогвари и на улыбку не поскупился. Он хотел выручить этим учителя, как бы советуя присутствующим не принимать всерьез его взгляды и перейти к другой теме.

Графиня Берлогвари не стала больше спорить, видя, что граф Правонски крайне раздражен и уже совершил бестактность. Она не одобряла его поступка, хотя свое порицание выразила лишь молчанием. Через несколько минут атмосфера разрядилась; как ни в чем не бывало заговорили о другом. Опять о политике. Чего добивается Юшт[38] и его партия. Надьреви, не прислушиваясь к беседе, углубился в свои мысли.

— Сербы готовятся к коронации Петра[39]. По-видимому, она состоится осенью, — долетело до его ушей.

«Это действительно не так уж важно, — подумал учитель. — Болтайте же, дураки, болтайте!» И он принялся мучительно размышлять, чем отплатить этому наглецу, графу Правонски. Неужели ничем? Неужели это не в его силах?

Неожиданно на освободившееся возле него кресло села графиня Берлогвари. Учитель растрогался, решив, что она сделала это в знак примирения.

— Как идут занятия, милый Надьреви? — спросила графиня.

Учитель чуть не ответил, что уроки еще не начались. Но вдруг спохватился: тогда надо признаться, отчего это происходит, на что он тратит со своим учеником время. Сказать, что Андраш отложил первый урок на вторник; тогда он, Надьреви, станет ябедником, и из-за него получит нагоняй молодой граф.

— Полагаю, мы достигнем некоторого успеха, — отвечал Надьреви. — Я, правда, вижу уже, что Андраш отлынивает от занятий, но все же надеюсь побороть его сопротивление. Пытаюсь теперь.