Избранное

— С ним вообще нечего разговаривать. Я немедленно вызову его и скажу, что Андраш прекращает занятия, так как уезжает надолго. Поблагодарю за труды и заплачу ему за полгода. Небольшой аванс он получил, я не стану его вычитать. — Чуть погодя он прибавил: — Он все равно не занимался с Андрашем.

— Конечно, не успел еще приняться. Но это не его вина. Андраш тяжел на подъем.

— Как видно, из его занятий юриспруденцией ничего не получится. А жаль.

— Что ж, если он не хочет, нельзя его принуждать. Бедный, последние дни он такой расстроенный. И его головные боли тревожат меня.

— Если бы он чем-нибудь занялся, не бил баклуши, у него не болела бы голова.

— Это еще неизвестно.

— А на учителя у меня были свои виды. Если бы он не сделал этой глупости, то мог бы здесь остаться. Впрочем, он производит впечатление разумного и порядочного человека.

— Жаль. Я понимаю, что нам надо расстаться с ним.

— Разумеется. Останься он здесь, все смеялись бы над нами. К тому же не знаю, какие отношения сложились бы у него теперь с Андрашем. Пусть сейчас же отправляется с богом.

— И держать себя он умеет.

— Да. В основном. Иногда он сидел развалившись в кресле, скорее, возлежал. Я уже подумывал, как сделать ему замечание, да не решался. Подобные люди обидчивы до крайности.

— Мне не понравилось только, что вчера вечером они с Андрашем ходили в трактир.

— В трактир?

— Да. Вернулись поздно ночью.

— Из трактира?

— Да. Приехали какие-то актеры, давали там представление. И Правонски был с ними. Они сидели вместе с этими… актерами, с какими-то дурными женщинами. А это… это очень мне не понравилось.

— От кого ты узнала?

— От Ференца.

— Дичь какая! Ах, Андраш! Никогда не выйдет он из пеленок.

— Но, пожалуйста, не брани его.

— Не буду бранить. Не хочу на него сердиться. Но сидеть и пить в компании провинциальных актеришек, на глазах у людей — это уж ни в какие ворота не лезет…

— Не такой большой грех. Меня тоже это удручает, но он так молод, что с него все станется. Наверняка идею подал Правонски. Меня только удивляет, что с ними оказался Надьреви.

— Они его пригласили.

— Однако учителю следовало отговорить Андраша от такой авантюры.

— Отговорить взрослого человека! Андрашу пора иметь свою голову.

Тем временем Андраш и граф Правонски продолжали спор в коридоре, направляясь к лестнице и потом медленно спускаясь по ней.

— Извини, не понимаю я этого великодушия. Пг’осто не узнаю вас. Твой отец в дг’угих случаях намного г’ешительней…

— Все это пустяки, — пробормотал Андраш, которому сейчас хотелось лягнуть графа Правонски, чтобы тот наконец замолчал.

Когда они спустились в прихожую, в дверях показался камердинер графа Берлогвари.

— Пришли два батрака из Топусты, — сказал он, — хотят доложить его сиятельству, что умер приказчик Крофи.

— Кг’офи? — с удивлением повторил граф Правонски.

— Умер? — спросил Андраш, не сразу отозвавшийся на эту новость.

— Да. Говорят, убили его. Утром нашли Крофи мертвым в его квартире.

— Неужели? — воскликнул Андраш.

— Хог’ошенькая истог’ия, — покачал головой граф Правонски.

— Ступайте же скорей к его сиятельству, он в комнате ее сиятельства.

Андраш и граф Правонски вышли во двор; там стояли два батрака, один постарше, другой помоложе.

— Когда обнаружили, что умер приказчик?

— Утром, ваше сиятельство.

И они рассказали, что пришли в усадьбу пешком, так как у приказчиковой брички сломано колесо, а другой коляски нет. Сначала зашли они в жандармерию, там в деревне, потому как в Топусте решили, что так надобно, а жандармерия была им по пути. Вот почему только теперь добрались они до усадьбы. Хотя вышли из дому в девять утра. На вопрос Андраша, кто преступник, они ответили, что знать не знают и подозревать кого-нибудь трудно. Приказчик вечером, когда уже стемнело, сидел за столом, писал свои бумаги, и кто-то выстрелил в открытое окно. Пуля попала Крофи в голову.

К крестьянам вышел граф Берлогвари:

— Значит, вы ходили уже в жандармерию.

— И жандармы, смеем доложить, пошли в Топусту.

— Ну что ж, Андраш, поедем туда, — после короткого раздумья сказал граф Берлогвари.

Графу Правонски пришлось остаться в усадьбе; протянув ему руку, граф Берлогвари попрощался с ним:

— До свидания. Увидимся за обедом… Закладывайте экипаж. Тьфу ты, еще этот учитель… Ну, когда я вернусь…

Надьреви лежал на диване в своей комнате. Он решил уехать в тот же день вечером. Пока что ждал, откажут ему от места или придется самому объявить о своих намерениях. Он не имел ни малейшего представления, чем кончится дело. Получит ли он жалованье? К счастью, на дорожные расходы денег ему хватит. Где он будет обедать? Ведь не пойдет же он в столовую. Что же ему сказать графу Берлогвари? Что вообще делать? Вот был бы Ференц толковым парнем. Надьреви не хотел выходить из своей комнаты.

Вскоре он узнал, как решилась его судьба, — Ференц доложил ему, что обед подаст сегодня в комнату. Конечно, в форме вопроса:

— Здесь, у себя в комнате, угодно сегодня отобедать вам, господин Надьреви?

Потом прибавил, что их сиятельство в пять часов желают побеседовать с господином учителем и приглашают его к себе в кабинет.