Избранное

Надьреви пообедал, потом, не раздеваясь, лег на диван; после ночного кутежа его клонило ко сну. До половины пятого он крепко спал, затем проснулся, словно его разбудил будильник. Около пяти за ним пришел Ференц.

Граф Берлогвари не стал долго с ним объясняться. Как сказал он раньше жене, сослался на то, что Андраш уезжает и занятия прекращаются. Поблагодарил учителя за труды. Вручил ему жалованье в конверте. Сидевший до сих пор граф Берлогвари встал. Надьреви, поклонившись, поблагодарил его.

— До свидания, — проговорил граф Берлогвари, не подав ему руки.

Вернувшись в свою комнату, учитель постоял в раздумье. Походил из угла в угол. Потом собрал и запаковал свои вещи. Подаренные ботинки и пять галстуков положил в шкаф и дверцы его не закрыл. Оставался еще револьвер. Он не знал, что с ним делать. Говорить про него Ференцу не хотелось. Надьреви не терпелось порадоваться, что закончилась берлогварская авантюра. Но радоваться он не мог, его одолевала тоска. Он не выходил из своей комнаты. Время шло медленно, а поезд только вечером, четверть десятого, приходил в Берлогвар. Он чуть было не решил пешком, с чемоданом в руках пойти на станцию. Потом все-таки раздумал и продолжал ждать. А вдруг к нему заглянет Андраш. Хотя бы проститься с ним.

И Андраш пришел. Мрачный и крайне высокомерный.

— Если хотите, можете остаться еще на несколько дней, — вежливо предложил он. — Однако я завтра уезжаю.

— Благодарю вас, я уеду сегодня вечером. Передайте, пожалуйста, ее сиятельству заверения в моем почтении.

Андраш лишь кивнул головой. Последовало короткое молчание; молодой граф вдруг встал и с милой, чуть натянутой улыбкой протянул учителю руку:

— Желаю вам всего хорошего.

Вынув из кармана револьвер, Надьреви положил его на стол. Андраш покраснел.

— Желаю вам всего хорошего, — повторил он.

— Я хотел бы пораньше выехать на станцию.

— Как вам угодно, господин Надьреви.

— Если можно, сейчас, не откладывая.

— Коляска скоро будет подана.

Через четверть часа Надьреви уже был на станции. Он сидел в зале ожидания в довольно кислом настроении. У него была прекрасная комната, полный комфорт, он ни в чем не нуждался и был словно защищен от всех враждебных сил. Что ждет его впереди? Прежняя жизнь. Как она потечет?

Кроме него, на станции не было ни души. Лишь долгое время спустя, когда уже наступили сумерки, стали постепенно собираться немногочисленные пассажиры. Из их разговоров и беседы железнодорожных служащих он узнал, что приказчика Барнабаша Крофи убили накануне, по-видимому, еще вечером.

Равнодушно принял он эту новость. Сначала прислушивался к домыслам людей, обсуждавших, как могло произойти убийство, кто способен был его совершить, потом отвлекся. Больше всего задело Надьреви, что и эту новость скрыли от него в усадьбе. Никто не сказал ему ни слова, даже Ференц… Он вышел на перрон посмотреть, не идет ли поезд. Чем дальше, тем больше не терпелось ему уехать.

Надьреви купил билет во второй класс. И когда уселся в купе возле окна на удобном мягком диване и поезд медленно тронулся, — вздохнул с облегчением. Теперь почувствовал он радость. Наконец-то он свободен! Его не страшит неизвестное будущее. Свободным человеком был я раньше, — так думал он, — и надеюсь впредь остаться свободным.

ДНЕВНИК, НАПИСАННЫЙ В ПОДВАЛЕ

Перевод Е. Тумаркиной

Гнетущее настроение мы испытывали, пожалуй, только на пробных светомаскировках перед войной. В то время, когда настоящей опасности еще не было, работало наше воображение. Оно рисовало ужасные картины. В душах людей шевельнулись забытые, мучительные воспоминания детства. Позднее, когда в небе появились самолеты, воображение потускнело, а то и вовсе угасло. На смену ему пришел трезвый вопрос: что теперь делать?

Как-то до войны ехал я ночью скорым поездом в Будапешт. В Сольноке мы долго стояли. Это показалось странным мне и другим пассажирам. На перроне появились офицер полиции, железнодорожник, солдат, несколько штатских, они что-то обсуждали, жестикулировали, с серьезным видом о чем-то советовались. Я представить не мог, что там стряслось. Расследуют дело об убийстве? Или война грянула?

Наконец мы тронулись. Я читал газету, потом захотел вздремнуть. Со мной в купе ехал незнакомый господин. Мы не разговаривали. На поворотах, открывая глаза, я видел желтый свет в окнах вагонов.

Вдруг лампа в нашем купе погасла. И весь поезд погрузился в темноту. Тучи закрыли небо, за окном хоть глаза выколи. Поезд замедлил ход. Обстановка стала тревожной. Меня охватил страх. Я не мог скрыть своего беспокойства, и мой спутник заговорил со мной:

— Ничего страшного. Пробная светомаскировка.

Когда свет зажегся, я почувствовал облегчение, но тяжелое чувство — как после ночного кошмара — долго не покидало меня. Тогда мне впервые подумалось: будь я богат, уехал бы отсюда хоть на край света, здесь вот-вот разразится война.