Избранное

Согласно легенде, посреди этих лесов спокойно и властно покачивает своей многоцветной гривой дурман-трава, охраняемая сизыми сороками. Растет она далеко за долом Усое и Моисеевым заказником, и кто хоть раз ступит в ту траву, навечно обречен бродить по ней, потому что она — приворотная, и разум человека, душа его и тело мало-помалу зарастают травой, все и всех забывает он, самых близких сердцу людей — и отца с матерью, и детишек родных, и свою трудную или легкую жизнь. Там уж не существует времени, потому что человек начисто лишается памяти. Ведут в дурман-траву бесчисленные тропинки, путаные-перепутанные, настоящий лабиринт. Если заблудилась скотина и никак ее не найти, хозяин уже знает: забрела она, значит, в дурман-траву и останется там навечно. Если человек заблудился, не возвращается в дом родной — ясно, что стал он пленником дурман-травы.

А вот собака — она никогда не заблудится.

Только один человек у нас в Старопатице преспокойно уходил в дурман-траву, пропадал там по нескольку дней и возвращался цел-невредим — это был наш деревенский дурачок. Для всех нас дурман-трава стала суеверием, былым невежеством, фантазией — называйте как хотите, — так же как суеверием, былым невежеством или фантазией являются водяные и дракулы Йоны, Мокрого Валаха, плещущиеся в реке русалки, бог, ангелы и хождение к ворожеям. Старопатица хранит легенду о дурман-траве не потому, что верит в нее, а потому, что очень уж нашим деревенским хотелось, чтоб водилась у нас в лесах дурман-трава, как водятся лешие и прочее такое. Мы, конечно, воспринимали бы дурман-траву как детскую сказочку, если б не деревенский дурачок, который сновал между деревней и дурман-травой, как челнок на ткацком стане, и ни единого раза не заблудился. Он частенько приносил с собой какое-нибудь вещественное доказательство, что дурман-трава существует на самом деле.

У дурачка были голубые, доверчивые, очень добрые глаза, устремленные в одну точку, словно в ожидании, что вот-вот что-то стрясется. Русые волосы и борода были у него всегда всклокочены. Он донашивал вещи после скончавшихся жителей Старопатицы, Софрониева, Овчага, соседних деревушек и выселок, тем самым напоминая живым, что умершие тоже жили когда-то на свете. Это мог быть полушубок, штаны, вязаная кофта, ботинки, рубаха или пиджак стародавнего покроя — внешний вид дурачка постоянно менялся. Встретишь его, скажем, в вязаной кофте и клетчатых брюках гольф, а через месяц видишь на нем зеленые галифе, когда-то принадлежавшие лесничему, и в яркой, розовой безрукавке. Поздней осенью он ходил в светлом полушубке с бобровым воротником и в летних сандалиях, и вы тотчас вспоминали, что ушел из жизни кто-то из Макоцевых — это они обычно носили полушубки с бобровыми воротниками. Правда, пуговицы и пояс у него почему-то быстро отлетали, штаны он тоже обычно подвязывал бечевкой. Вещи снашивал до удивления быстро — казалось, не дурачка деревня одевала, а пыталась облачить в одежду пожар: на нем все словно горело!.. И вот ему-то назначено было судьбою стать в Старопатице деревенским дурачком и служить живой связующей нитью между Старопатицей и легендой о дурман-траве.

2

Для меня дурман-трава была и вымыслом и правдой — слишком уж много очевидцев о ней рассказывали. Не раз доводилось мне слышать от стариков, как однажды летом пришел в деревню дервиш из молитвенного дома и стал спрашивать, как пройти к дурман-траве. Старые люди знают, что идти надо с козьего полднища, обогнуть с запада Собачью могилу, вступить в дол Усое и держаться тех тропок, что не вправо ведут, а влево, в Моисеев заказник (вернее, в Моисеевы заказники, потому что не один он, их много), и тогда, как знать, авось и дойдешь до дурман-травы. Только надо все время прислушиваться, чтобы различить голоса сизых сорок; голоса у них в точности как у обычных, но перья все сизые, в этом-то и загвоздка, это-то и вводит в заблуждение, потому что стоит углубиться подальше в лес, как отовсюду слышится сорочий крик, и неизвестно — то ли простая сорока кричит, то ли сизая.

Сорока — самая любопытная птица на свете. Если заметит что, обязательно должна подлететь, познакомиться поближе, да еще будет скликать без устали других сорок, чтобы тоже подлетели, поглядели, а те прилетят, хвостами завертят и тоже примутся других сорок скликать, и можно иной раз увидеть, как из-за какой-нибудь сущей ерунды слетается целая туча сорок. Сороку хлебом не корми — лишь бы что-нибудь случилось, а она бы подскочила поглядеть, вблизи познакомиться. Аист — тот никогда не даст себе труда проявить любопытство, пусть хоть пожар, он все равно не двинется с места, даже если ветер погонит дым от пожара прямо ему в глаза. Сорока же, наоборот, при первой же искорке поднимает крик: «Пожар! Пожар!»