Избранное

«Ветер относит, вот он и лезет в глаза», — сказал кузнец и отодвинулся влево, но дым и там его нашел. «Ветра нету, — сказал Заяц и оглянулся, чтобы посмотреть, колышутся ли листья на деревьях и заметно ли где какое движение. Нигде ничего не двигалось, все застыло, все замерло; даже сорока, подвешенная под житней для кукурузы, не шевелилась, хотя обычно она покачивалась при малейшем дуновении. «Дайте-ка поменяемся местами», — сказал Заяц, и все трое передвинулись вокруг огня. Дым снова потянулся к кузнецу и Петру Сусову, Петр Сусов расчихался еще больше, встал, отошел подальше и так и простоял, пока не стемнело.

Когда стемнело, кузнец и Петр Сусов ушли, цыганки продолжали стоять у изгороди, а Заяц стал ходить вокруг огня, проверяя, действительно ли дым бежит от него. Если он становился с восточной стороны, дым тянулся на запад, если он становился с западной, дым, взметнувшись, поворачивал на восток. Задул вечерний ветер, он дул равномерно и все в одну сторону, однако дым и искры тянулись не по ветру, а в зависимости от того, с какой стороны сидел или стоял Заяц. «Ух ты!» — сказал он про себя и почесал в затылке; когда простой человек напрягает мысль, пытаясь разгадать какую-то загадку, он всегда помогает своей мысли, почесываясь. Но, сколько Заяц ни почесывался, он не мог догадаться, почему дым и искры бегут от него и тянутся, скажем, к Тико-кузнецу или Петру Сусову.

Он решил не подкладывать больше дров в огонь — пусть дотлевает, а утром он разожжет его снова и проверит это дело. Впервые с тех пор, как он себя помнил, случалось с ним такое — дым бежал от него. Он встал, чтобы идти в дом, и, оглянувшись, увидел вдруг над изгородью блестящие цыганские глаза и цыганскую улыбку, сумерки запахли дикой мятой и медовкой. Заяц, перестал почесываться, он вдруг вспомнил: кто держался за цыганку, у того огонь будет гореть и дым не будет лезть в глаза.

«Не может быть!» — подумал Заяц и, вернувшись назад, разворошил палкой тлеющие угли. Взлетели искры, пролетели вправо от него, кучно держась и потрескивая, потом свернули, и когда он обернулся, то увидел, что они летят низко над травой и одна за другой гаснут. Он снова разворошил жар, на этот раз искры облетели его слова, только одна искра ринулась прямо на него, но, не долетев пяди, оробела, сделала несколько испуганных зигзагов и погасла у него в ногах.

«Разрази меня гром, правда!» — думал позднее Заяц. Ночью ему захотелось снова выйти во двор, разжечь огонь и еще раз проверить все это дело. Но разжигать костер среди ночи было неудобно, он отказался от этой мысли, решил еще подремать, а на рассвете быть уже во дворе. «Этак и суеверным станешь!» — подумал Заяц.

Но не суждено ему, видно, было еще подремать. Закрыв глаза, он стал восстанавливать всю сцену в лесу между двумя цыганскими мешками с дикой мятой и медовкой, схватил цыганку за ногу, но выше перехватить не успел, потому что его остановил крик. За криком послышался шум многих голосов, кто-то словно колотил по камню трубой от печки, потом трубу бросили, она, дребезжа, покатилась и затихла. Женщины и дети вопили, мужские голоса пытались их успокоить. Велика в одной рубахе два раза доходила до двери, спохватывалась, что надо вернуться и что-нибудь накинуть, наконец взяла американское клетчатое пальто, завернулась в него и побежала догонять Зайца.

А Заяц уже перепрыгивал через плетень, не дойдя даже до перелаза. В доме кузнеца горел свет, на ступеньках стояли люди, женщина держала вверху на крыльце керосиновую лампу, по двору сновал фонарь — его держал кузнец. Там же были и его сыновья: кто в кепке, кто с непокрытой головой. Кузнец был без шапки — не успел, видно, надеть. Во всем прочем он был одет так же, как днем, — в комбинезоне, потому что с вечера никогда его не снимал.

«Что случилось?» — спросил Заяц.

«Тенец! — отозвалась с крыльца Камена и повыше подняла керосиновую лампу, чтобы лучше осветить двор. — Пришел у нас трубы от печки воровать и ребят перепугал».

«Ух ты!» — сказал Заяц.

Он подошел к кузнецу, тот осветил фонарем трубу. «Вот она, труба-то, — сказал он Зайцу. — Я когда вскочил с постели, труба покатилась по комнате, ребят разбудила, потом дверь открылась, труба скатилась по ступенькам, потом по двору покатилась, тогда мы со старшими за ей побежали, кричим: «Стой! Стой! Трубу уводят! Перехватывай!» А тенец, как услышал, что мы за им гонимся, бросил трубу и дал тягу через забор, вон, черепицу сбил. Видишь, где он перепрыгнул и черепицу сбил!»

Кузнец подвел Зайца к ограде, посветил фонарем, там действительно одна черепица упала и разлетелась вдребезги. «Значит, труба сама катилась по двору?» — спросил Заяц. «Сама, сама, — ответили Тиковы старшие, — будто кто ее ногой поддавал, кто-то невидимый. Тенец ведь невидимый?»

«Невидимый», — сказала жена Зайца.