Избранное

Когда она вернулась за стойку, на ее лице не было и тени угрозы, несмотря на грозные слова, обращенные к сыну. Наоборот, лицо и глаза казались мягкими, они излучали какую-то особую женственность, почти как тот лес на вершине горы, где Эмилиян Станев со своим кабаноубивцем оказался лицом к лицу с диким кабаном, пока рисовал в своем воображении девушку с маленькими ушами. Я посмотрел — у буфетчицы уши были ни большие, ни маленькие, украшены крохотными сережками, не больше рыбьей чешуйки, с мелкими зубчиками по краям. Сверкающие зубчатые чешуйки свободно висели на металлических кольцах и при каждом движении женщины подрагивали. Она задумчиво взяла налитую до краев кружку, стоявшую нетронутой на прилавке, посмотрела на пену, пена лопалась, оставляя на стенках меловые разводы. Сережки продолжали подрагивать.

У меня в ушах зазвучал полинезийский сонет, сложенный двадцать тысяч лет назад: «Не спрашивай, люблю ли я тебя, лишь взгляни, подрагивают ли мои сережки…» Следы зубов на шее женщины выцветали, бледнели.

Оставленные человеческими зубами следы имели форму эллипса.

Бросив на стойку монету, я медленно двинулся к выходу из прокуренного «Шанхая». Табачный дым стелился в несколько этажей, почти заслоняя посетителей. Я вслушался — нет ли поблизости пилы? Но вместо ее мерного пыханья различил мерный скрип калитки во дворе у банщика. Я свернул за угол и вскоре увидел повисших на этой калитке четырех мальчишек. Пятый открывал и закрывал калитку, катая таким образом своих дружков.

Оставив позади и «Шанхай» и скрипящую железную калитку, я отправился в центр и обошел там несколько кафе. «Бразилия» была битком набита. Девицы разнообразные — и в молочно-белых колготках, и в брюках, и такие, что еще по старинке ходят кавалерийским шагом, подобрав живот, выпрямив спину. Задыхающийся от табачного дыма попугай бился о прутья подвешенной к потолку клетки, но никто не обращал на него внимания. Народ пил кофе, смеялся. Из-под высокого воротника той или иной водолазки предательски вылезал дынеобразный след, в точности такой же след вылезал из-под длинного шарфа, когда кто-нибудь из девушек поворачивал голову. Одни следы были свежие, другие постарше. Но и те, что постарше, были вчерашними или позавчерашними! В писательском кафе я тоже заметил на шеях нескольких представителей обоего пола все те же дынеобразные следы, побывал после этого в нескольких редакциях — и там то же самое!

И тут я снова встретил Эмилияна Станева. «Эмилиян!» — воскликнул я, но на шею взглянуть не решился и что-нибудь сказать ему на этот счет тоже не посмел. Он лукаво блеснул на меня очками в золотой оправе и, как я заметил, ладонью прикрыл улыбку. Когда человек прячет ладонью улыбку, это верный признак застенчивости. Но если жест писателя и кабаноубивца говорил о застенчивости, то глаза так и сверкали, и за стеклами очков плясали озорные огоньки. По сей день не знаю, был или не был у него на шее дынеобразный след.

Столько лет хожу по земле, ничего подобного со мной не случалось. Микроб, что ли, какой запустили в город, болезнь ли какая, инфекция, эпидемия так распространилась, что каждый оставляет на шее ближнего следы своих зубов, причем всегда в форме эллипса или дыни? Будто кто-то невидимый шагает по городу и, кого ни встретит, ставит ему на шею клеймо!

Я заметил, что на протяжении всех этих дней люди ходили по улицам какой-то небрежной походкой и разговаривали тоже небрежно, вернее сказать, в их тоне чувствовались и небрежность, и раздражение, и безразличие. Вряд ли дело тут только в снобизме. Видимо, не обошлось без микроба. Будь дело в одном снобизме, мы бы ничего такого не заметили ни в трамваях, ни в автобусах, ни в самолетах, уж они-то наверняка не страдают снобизмом. Между тем весь транспорт в Софии двигался в эти дни с какой-то небрежностью и равнодушием. Даже самолеты небрежно садились и взлетали со своих взлетных полос.

Не знаю, насколько мои догадки относительно циркулярки и пильщиков основательны, но в одном я полностью убежден: э т и  л ю д и  ч т о - т о  р а з ы с к и в а л и.

Они без устали обходили наш квартал, характер работы позволял им заглядывать во все дворы и подвалы, ведь дрова обычно держат в подвалах, сараях или под навесами, крытыми толем. Пильщики всюду заглядывали — они явно искали то ли условный знак, то ли чей-то след. Однажды я увидел их на пункте по сбору вторсырья, они копались в железном ломе. У нас в квартале время от времени проводится кампания по сбору металлолома, пильщики подоспели как раз к очередной кампании и проявляли живейший интерес к тому, что́ люди приносили сдавать.