Избранное

Я подождал, пока они перестанут жевать, но они по-прежнему не смотрели в мою сторону. Тогда я подошел поближе и решил им представиться. Произнес «ма-па», а сам смотрел на них в упор. Один из мальчишек произнес в ответ «та-ту», вслед за ним и остальные разразились подобными возгласами. Это было начало разговора, и я понял, что мои соседи, слава богу, еще не стали жертвой отчуждения. Оказалось, что они вроде меня, почти не умеют говорить, и потому они не решались вступать в разговор с незнакомым лицом. Один только старший мальчишка вполне владел разговорной речью, он крикнул мне с вершины навозной кучи: «Я сецас тебе дам!», и я понял, что он собирается меня побить, а мальчишка, набрав в обе пригоршни мусора, швырнул его мне в лицо. Братья мгновенно последовали его примеру, они хватали что попадется и бросали на меня. Любой на моем месте оскорбился бы и убежал, но я решил, что таким образом они показывают свое доброе расположение ко мне, и не обманулся. Спустя некоторое время я забрался к ним на навозную кучу и так же, как они, зарылся по самую грудь в мусор. Это им пришлось по душе, они стали любезно угощать меня, делиться своими запасами из чепчиков, рассказывали мне много всяких разностей на своем особом языке, потом мы катались с вершины навозной кучи, и когда я вымазался по самые уши и стал похож на них, они признали меня своим соседом и другом. А потом пришла их мать, выудила их из мусора одного за другим, точно грибы собрала, и погнала в дом.

Их мать была в положении, и моих приятелей скоро стало семеро, а несколько лет спустя — целая дюжина. В то время их семья состояла из десяти душ, включая мать, отца и двух его братьев. В селе поговаривали, будто Його (так звали отца) дал слово его величеству вырастить для отечества двенадцать солдат, и он выполнял свое обещание самоотверженно и бескорыстно, не ожидая наград от правительства. А в сущности, Його мстил своей жене, которая долго водила его за нос, прежде чем выйти за него замуж.

У Його было еще двое младших братьев, семья жила в бедности, и он долго ходил в холостяках: ни одна деревенская девушка не соглашалась, чтобы он взял ее в жены. На его счастье, одна из них, по имени Вачка, тоже засиделась в девках. Она была старше всех остальных девушек нашего села, а застенчивее ее вряд ли можно было сыскать во всей Добрудже. Все называли ее недотрогой, потому что она стыдилась парней и не хотела выходить замуж. Вачка была домоседка, ее, бывало, калачом не заманишь ни на посиделки, ни на гулянье, в поле — жать хлеб или на какую другую работу — не ходила без матери или без отца и при этом закутывала лицо платком. Вся родня, а потом и все село тщетно пытались выдать ее замуж. Стоило кому-нибудь прислать сватов, как Вачка начинала кричать, будто ее режут: «Не хочу! Не хочу!», забивалась в погреб или на чердак и клялась, что утопится в колодце. Сперва за дело взялся первейший на всю нашу околию сват — небезызвестный Гочо Баклажан. Взоры жителей села были обращены на него — Гочо поставил на карту весь свой авторитет. Обойдя окрестные села, он нашел целую роту женихов, но его усилия довести дело до свадьбы пошли прахом из-за Вачкиной стыдливости, и Баклажан пришел в неистовство. «Из этого барахла не выйдет молодицы!» — сказал неудачливый сват и с досады швырнул шапку оземь, впервые за долголетнюю свою практику публично, при всем честном народе, признав свою полную несостоятельность. Эта история положила конец карьере Баклажана. Многочисленные почитатели усомнились в его способностях, мало-помалу перестали обращаться к нему за помощью в свадебных делах, и Баклажан, потеряв веру в свои способности, начал пить, совсем обнищал, и, как мы уже знаем, завершил земной путь в заброшенном колодце недалеко от села. Что ж, нам остается только сказать: «Пусть земля тебе будет пухом!» — и по этому случаю припомнить римскую поговорку о недолговечности славы.