Читаем Избранное полностью

Видя такое развитие событий, мои односельчане в один голос, вторя Баклажану, заявили, что жена из Недотроги получится хреновая. Все ожидали, что она сбежит от мужа домой. Не прошло, однако же, и недели, как Його громогласно заявил, что мужикам следует больше всего опасаться конфузливых баб, и это была правда. Прошло девять месяцев, Вачка родила первого сорванца, и с тех пор они посыпались один за другим, словно с конвейера, дошло до того, что родители стали путать их имена, поскольку крестины следовали одни за другими. Так восьмого по счету мальчишку назвали Матю, в честь одного из братьев Його, а потом оказалось, что второй по счету уже носит это имя. Його пошел к нашему священнику отцу Костадину, но тот наотрез отказался поменять имя восьмому ребенку, и в семье стало целых трое Матю: дядя Матю, Матю-старший и Матю-младший.

Их дядя был чабаном и почти все время проводил на пастбище. Многие односельчане знали его по имени, а видеть никогда не видели. Я встречался с этим человеком один только раз, потому что мне довелось увидеть его мертвым. Это случилось в конце лета, когда провожали новобранцев в солдаты. Матю был зачислен в шуменский пехотный полк. Новобранцы выходили из дворов с песнями, чтоб заглушить печаль. Они выстроились перед сельской управой и приготовились слушать напутствие кмета о том, что солдату надобно быть храбрым и преданным его величеству царю. Пришли все, не было только Матю. Кинулись его искать тут и там, глядь — а он висит на большом ореховом дереве в саду: в белой рубахе и белых онучах, на голове каракулевая шапка набекрень — гайдук, да и только! Собрался народ. Женщины заплакали, а кмет распорядился похоронить висельника поодаль от кладбища без отпевания, дескать, он поддался пессимизму и предпочел смерть верной службе царю и отечеству.

Второй брат Його, которого звали Райко, был вторым — после дяди Мартина — полуинтеллигентом в нашем селе, хотя проучился в школе только до второго класса. Все называли Райко Доктором, потому что он ходил в пиджаке и фуражке, правда, пиджак был довольно потрепанный, с засаленными по краям рукавами и полами и болтался на плечах как на вешалке, но это не мешало Доктору выглядеть подлинным европейцем в толпе мужиков, одетых в широкие штаны из грубого домотканого сукна и бараньи шапки. Доктор питал отвращение к физическому труду, он с презрением говорил о том, что земля у нас обрабатывается примитивно, и считал зазорным взять в руки серп или мотыгу. Нынешние молодые люди, его ровесники, думаю, не станут отрицать тот факт, что он был глашатаем прогресса в сельском хозяйстве, но в те времена о нем говорили, что он бездельник и лодырь. Говорили еще, что ученые потому и стали учеными, что они народ ленивый: дескать, вместо того, чтобы взяться за работу, они все думают о том, как бы увильнуть, и мечтают найти теплое местечко, чтоб работа была сидячая и не пыльная. Заставь такого сходить в соседнее село пешком или съездить на телеге, и он тут же изобретет тебе велосипед или автомобиль, чтобы путешествовать быстро и с комфортом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Жюстина
Жюстина

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.» Маркиз де Сад«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что "Жюстина" адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение». Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».Симона де Бовуар

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад , Лоренс Джордж Даррелл , Маркиз де Сад , Сад Маркиз де

Эротическая литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Прочие любовные романы / Романы / Эро литература
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза