Видя такое развитие событий, мои односельчане в один голос, вторя Баклажану, заявили, что жена из Недотроги получится хреновая. Все ожидали, что она сбежит от мужа домой. Не прошло, однако же, и недели, как Його громогласно заявил, что мужикам следует больше всего опасаться конфузливых баб, и это была правда. Прошло девять месяцев, Вачка родила первого сорванца, и с тех пор они посыпались один за другим, словно с конвейера, дошло до того, что родители стали путать их имена, поскольку крестины следовали одни за другими. Так восьмого по счету мальчишку назвали Матю, в честь одного из братьев Його, а потом оказалось, что второй по счету уже носит это имя. Його пошел к нашему священнику отцу Костадину, но тот наотрез отказался поменять имя восьмому ребенку, и в семье стало целых трое Матю: дядя Матю, Матю-старший и Матю-младший.
Их дядя был чабаном и почти все время проводил на пастбище. Многие односельчане знали его по имени, а видеть никогда не видели. Я встречался с этим человеком один только раз, потому что мне довелось увидеть его мертвым. Это случилось в конце лета, когда провожали новобранцев в солдаты. Матю был зачислен в шуменский пехотный полк. Новобранцы выходили из дворов с песнями, чтоб заглушить печаль. Они выстроились перед сельской управой и приготовились слушать напутствие кмета о том, что солдату надобно быть храбрым и преданным его величеству царю. Пришли все, не было только Матю. Кинулись его искать тут и там, глядь — а он висит на большом ореховом дереве в саду: в белой рубахе и белых онучах, на голове каракулевая шапка набекрень — гайдук, да и только! Собрался народ. Женщины заплакали, а кмет распорядился похоронить висельника поодаль от кладбища без отпевания, дескать, он поддался пессимизму и предпочел смерть верной службе царю и отечеству.
Второй брат Його, которого звали Райко, был вторым — после дяди Мартина — полуинтеллигентом в нашем селе, хотя проучился в школе только до второго класса. Все называли Райко Доктором, потому что он ходил в пиджаке и фуражке, правда, пиджак был довольно потрепанный, с засаленными по краям рукавами и полами и болтался на плечах как на вешалке, но это не мешало Доктору выглядеть подлинным европейцем в толпе мужиков, одетых в широкие штаны из грубого домотканого сукна и бараньи шапки. Доктор питал отвращение к физическому труду, он с презрением говорил о том, что земля у нас обрабатывается примитивно, и считал зазорным взять в руки серп или мотыгу. Нынешние молодые люди, его ровесники, думаю, не станут отрицать тот факт, что он был глашатаем прогресса в сельском хозяйстве, но в те времена о нем говорили, что он бездельник и лодырь. Говорили еще, что ученые потому и стали учеными, что они народ ленивый: дескать, вместо того, чтобы взяться за работу, они все думают о том, как бы увильнуть, и мечтают найти теплое местечко, чтоб работа была сидячая и не пыльная. Заставь такого сходить в соседнее село пешком или съездить на телеге, и он тут же изобретет тебе велосипед или автомобиль, чтобы путешествовать быстро и с комфортом.