Избранное

Так вот отец мой положил глаз на это бесхозное строение, но переселиться в него мы смогли, только преодолев жестокое сопротивление бабки, опутанной религиозными предрассудками. Как я уже упоминал, бабка моя была очень набожной и каждое воскресенье ходила в церковь, правда, с немытой головой, в отличие от деда, который ходил в церковь только на пасху, но зато перед этим мыл голову. В те годы, о которых идет речь в нашем рассказе, бабкины религиозные чувства достигли такого апогея, что она начисто забраковала нашего священника отца Костадина, считая, что он своим недостойным поведением оскверняет веру и наносит оскорбление господу богу. Отца Костадина и впрямь трудно было назвать безупречным служителем божьим: невзирая на свой сан, он палил из пистоля на свадьбах и крестинах, а во время служб вместо текста святого писания скороговоркой бормотал анекдоты и на чем свет стоит поносил своих недругов на старославянском языке; будучи в нетрезвом виде, он не раз терял камилавку и даже ризу, а порой терялся и сам (попадья обычно находила его на одном из трех сеновалов, стоявших недалеко от корчмы). Отец Костадин позволял себе и другие вольности чисто светского характера, словом, он был настоящий эпикуреец, что не мешало ему, однако, выполнять свои служебные обязанности по всем правилам, проповедуя христианское смирение и воздержание плоти. Бабка моя, будучи ревностной христианкой, по своей наивности не знала, что проповедники всевозможных религий и учений отнюдь не обязаны выполнять то, чего они требуют от других. Она восстала против священнослужителя с непримиримостью фанатички и вывела его на чистую воду, перечислив все прегрешения, за что отец Костадин пригрозил ей отлучением от церкви. Бабка не испугалась его анафемы и запретила святому отцу переступать порог нашего дома, и после этого отец Костадин на крещенье стал обходить наш дом десятой дорогой. Этот религиозный спор между моей бабкой и священнослужителем не затухал до самой бабкиной смерти, и все это время она ходила в церковь за шесть километров в одно из соседних сел, ходила зимой и летом, в дождь и снег, чтобы доказать отцу Костадину, что бог везде один и верующий человек может молиться ему в любой церкви и исповедоваться у любого священника.

Она встала стеной на пути моего отца и предрекла ему страшное наказание господне, если он отважится поселиться на турецком кладбище. На что отец мой резонно ответил, что раз болгарский бог не берет нас под свою защиту, то ему ничего другого не остается, как отдать свою душу аллаху, который снабдил его бесплатным кровом и камнями для изгороди. Отец, подобно древнему греку, считал, что человек волен сам выбирать себе бога, какого пожелает. Он заявлял, что на одного бога рассчитывать не приходится, мол, откуда знать, что он за птица и что ему может взбрести в голову — может, провозгласит тебя министром или царем, а может, шарахнет по башке изо всех сил. Единобожию грош цена, об этом знали люди еще до нашей эры. И пошло, и пошло… Что касается моей матери, то она была убежденной монотеисткой, но как верная и преданная жена была готова последовать за своим мужем куда угодно, хоть на турецкое кладбище (вроде того как некоторые современные жены готовы последовать за своими мужьями с периферии в Софию).

Однажды вечером, когда бабка заснула, мои родители перенесли в наш новый дом половики, железную печурку, вашего покорного слугу и еще кое-какие мелочи первой необходимости, затопили печурку и провели свою первую ночь в новом доме обладателями турецкого кладбища. Бабка заявила, что мы язычники и она не желает нас знать, но житейские законы оказались сильнее законов веры, и вскоре пришлось ей смириться. А когда настала пора раздела имущества и земли, от ее религиозной нетерпимости не осталось и следа, бабка стала захаживать к нам чуть не каждый день и зазывать нас к себе.

Земли у деда было всего четыре десятины, их нужно было разделить на пять частей: деду, дяде и отцу полагались равные части, а двум моим тетям — по половине их доли. Дело было простое, с ним бы, хорошенько послюнив карандаш, справился ученик первого класса, но бабка опасалась, как бы не остаться в убытке, и потому назвала в свидетели полный дом родичей и соседей. Свидетели, разумеется, не остались равнодушными к такому важному делу и вместо того, чтобы наблюдать, насколько справедливо совершается дележ, стали проявлять пристрастие: одни тянули руку за дедом с бабкой, другие горой стояли за нас, поднялся такой галдеж, что небу стало жарко. Без юридического вмешательства явно было не обойтись.