Избранное

Только священник на проповеди в воскресенье всех наших, был кто на службе или не был, из Крпцова, стыдил за то, что не ходим мы в кооперацию…

— Охо-хо, чего мне мучиться, ругаться, каверзы всякие сносить, я ведь человек мирный, — объявил нам два года спустя Якубко, — да и старый к тому же я стал, а дети у меня, слава богу, пристроены.

Так заговорил Якубко, когда слух прошел, что продает он хозяйство и дом.

Верите ли, всем нам так жаль его было, что «на память», как священник сказал, купили мы его хозяйство «миром» за тридцать тысяч.

Но и к этому священник свои грязные руки приложил — пришлось нам Якубков дом за две тысячи золотых под школу купить.

И стало у нас две школы: старая деревянная, что еще добрую сотню лет простоять могла, если б ее починить, и новый каменный дом, где у еврея корчма была огромная, как гумно.

— В новую школу возьмем нового учителя, — заявил тут священник.

Прежний учитель хозяйство имеет, есть с чего прокормиться, бездетный опять же, значит, мы его не обидим, поблагодарим на прощанье, а себе возьмем другого с дипломом. Ну и жалованье на сто, а то, может, и на двести золотых положим больше. И пан епископ добавит кое-чего, и я, — это он про себя, — чем помогу.

Тут уж не у одного из нас кровь в жилах закипела.

Это что же — просто так, за здорово живешь, сто — двести золотых учителю прибавить?

Мы сразу же сказали, что тому не бывать, пускай, мол, лучше и не выдумывает, потому как мы ни крейцера не дадим!..

Да все равно священник нас на кривой кобыле объехал.

Вы, говорит, на литр-два в год паленки поменьше пейте, вот сто — двести золотых и набежит.

Ну что на это скажешь?

Я полагаю, что и литр-другой паленки тоже пригодится, но, говорю, мы, мужики, это дело себе возместим так, что священник и не узнает. А чтоб больше не приставал, черт с ним, дадим мы деньги новому учителю. Сто пятьдесят золотых, но не больше.

Пускай священник не надеется…

Приехал учитель.

Столы из Якубовой корчмы выкинули — гниют теперь на посмешище всей деревне на дворе и под навесом. Лавок в школу понаделали, как в костеле… слыханное ли дело!

Будто соплякам надобно на скамье, ровно старику какому? Или ноги у него болят, или устал очень, или еще чего?

Ясное дело, все это, абы пыль в глаза пустить да чтоб расходы побольше были…

Чего только мы от нашего попа за четыре года не вытерпели, хоть из прихода вон его гони!

Про другого попа и не вспомнишь, есть ли он на свете, покамест крестить не понадобится или в костел не пойдешь, а этот — каждой бочке затычка.

Теперь ребятишек уже в новой школе учат, и поп каждую неделю приходит.

И охота ему из прихода пешком тащиться чуть не час! Шустрый, видать, горбину, как я, не гнул, вот и бегает, что тебе заяц.

Оно, конечно, приятно ребят послушать, как умно отвечают, это он нарочно нас, когда двух, когда трех мужиков, в школу зазывал, только ведь и мы в молодые-то годы не глупее детей наших были.

В детстве-то мы все смышленые, а поглядим-ка, что за осел из тебя выйдет, когда шестьдесят, как мне, стукнет.

Или вот еще! Я как узнал, меня аж затрясло!

Штраф с детей повадились брать, если те школу пропустят…

Недавно ходили по домам, вместо денег подушки забирали, так их матери потом по кроне выкупать должны были.

Стыд и срам, чтоб им пусто…

Да ведь такие деньги никогда во благо не будут…

Чтоб он подавился… чтоб ему…

Вот я и говорю, не надо нам было новой школы, и Якубко нечего было из-за нее выживать.

Он так и сказал, когда мы пришли к нему попрощаться, что на нас зла не держит, а вот священнику, пока жив будет, не простит…

А по весне и у нас в Крпцове открыли кооперативную лавку, вроде как от той, что в приходе.

Выпивку-то нам уже в запечатанных бутылках продают и вроде разрешение на продажу в розлив вот-вот обещают дать, потому как не дело это — дождь, скажем, на дворе либо холод собачий, а в лавке выпить не смей…

Домой принести? Да разве дома выпьешь — жена пилит, дети орут. А там ты у всех на виду, шею свернешь, чтоб от любопытных глаз скрыться… И я уж говорил прежде и сейчас от своих слов не отказываюсь — ничего хорошего в той лавке нет!

В десять продавец тебя уж взашей гонит, хоть бы жена, скажем, померла, или еще какое горе, и опять же, сколько душа просит, не даст, а коли и даст — все с оговорками.

Так-то вот!

Я и говорю мужикам: старая школа разваливается, надо бы придумать чего.

И покупателя на нее не находится, потому как землицы к ней нет, вот и стоит, пока не рухнет.

Окна выбиты, двери сорваны, крыша течет — недолго стоять осталось.

Вот если б деревня какой золотой дала, не пожалела, можно было б там все в порядок привести, столы бы вернули из новой школы, печки выложили, глядишь, было бы где зимой собраться посидеть.

А там, глядишь, какой порядочный еврей открыл бы в ней корчму…

Ведь сейчас, может, кто и захотел бы приехать — жить-то негде.

Или школу бы назад в старую избу перенесли…

Потому я хоть прямо в глаза священнику сказать могу, что, мол, не нужна нам была эта новая школа!

Все придумывает невесть что.