Избранное

— Эх, да это я хотела на похороны себе отложить, что там заработаю. А нынче перину продала, которую вы мне осенью оставили, чтобы проценты заплатить. Сколько же с меня еще приходится? Посчитайте как следует. Я и так ведь задолжала… — И она стала вынимать своими скрюченными пальцами деньги из тряпицы.

Перевод О. Белозеровой.

Горький хлеб

I

Вот и масленица позади, а морозы все не отпускают. Солнце за целый день и не выглянет. Лишь изморозь чуть-чуть с деревьев осыплется. Кажется, что зима собирается вернуться. Ну, кому это надо? Да никому!

И все же, если б она вернулась, если б вернулось время хоть недельки на две, да, все было бы по-другому у Турянов. У жены и трех малышей еще был бы муж и отец. Пускай он пил, ругался, но на хлеб зарабатывать было все же легче. Какой-никакой, а отец. Теперь он в могиле, и Турянка с детьми живут в нищете. Свозили лес со Жьяра, бревнами его привалило, в больнице и помер.

И всего переломанного доктора еще и резали. Уж как жена просила, мол, нечего его терзать, и так видно, что мертвый… Напрасно. С тех пор как это случилось, не может она ни есть, ни спать, стоит он перед глазами, и голод ее с детьми донимает, да еще эта лютая зима…

До этого муж был работником в имении, а она ходила стирать господам, мыть полы. Квартира и топливо были хозяйские, а теперь всего этого они лишились. За квартиру надо платить по три гульдена за три месяца, а это всего-то ведь старый деревянный хлев на окраине города, переделанный под жилье. На лесопилке за двадцать крейцеров можешь набрать обрезков, сколько на себе унесешь. Но как ни мудри, а за три-четыре дня все сгорает. А пока сходишь за ними — полдня потеряешь.

— Господи, за что ты нас так караешь, хоть над детками моими смилуйся… — горюет женщина: заработает гроши, а их ведь ни на что не хватает.

Детей вечерами чаще кормит обещаниями да песнями, чем хлебом; а теперь вот и на ночь пошла — подработать.

II

Масленица. Пора веселья, балов, танцев. Хозяева, у которых она поденно работала, позвали ее на вечер присмотреть за их детьми. Есть у них и служанка и ученик, да они, чего доброго, уснут, и дети останутся без присмотра.

Турянка согласилась, хотя не представляла себе, что ж будет с ее-то детьми, пока она за чужими будет приглядывать. Она ведь любит своих детей больше, чем господа, которые собираются вот, бросив их, идти развлекаться. Она бы ни за что от своих не ушла, кабы не боялась, что потом ей вовсе работы не дадут, а как тогда растить троих детей? А работниц, особливо зимой, сколько угодно найдешь на ее место.

Уложила мать в постель всех троих — бедненькие, помаленьку забывают отца. Уж и спрашивать перестают, когда он придет. Если мать говорит, что он больше никогда не придет, они не понимают, — весело возятся, да матери друг на друга жалуются:

— Ондрик толкается… Это Марка сама… а на меня говорит… — и с радостью забираются на постель, на которой после смерти отца спят втроем, а мать, скрючившись, жмется на лавке у железной печурки. Детям под периной тепло, и они засыпают.

Мать оставила им воды, хлебушка, а на случай, если кто проснется, оставила зажженную коптилку. Старшей, семилетней Зузке, наказала присматривать за младшими, если вдруг чего понадобится. Господа вроде бы только до полуночи в театре будут, на танцы не останутся.

Турянка не оставляла еще на ночь детей одних. Это в первый раз.

— Господи, семь пробило, пора идти. — И, покрывшись платком, совсем было вышла, да никак не решится, все оглядывает комнатушку — не забыла ли чего. Посмотрела на кровать, еще раз наказала Зузке шепотом (чтоб младшие не услыхали и не испугались) быть внимательной, а коли проснутся, чтоб сказала — мама скоро вернется, спите, мол; и все ж не может уйти.

Наконец, вышла на цыпочках, заперла домишко, бежит, торопится, не смотрит, куда ступает. А в уме все перебирает: протопила вроде хорошо и детей накормила сытно, но на дворе холод такой, что быстро выстудит избу, и если, не дай бог, кто из детей раскроется, простудится, ох, не оберешься тогда хлопот. А как не пойдешь: я у них всегда работу и заработок имею: а тут и высплюсь, и за день вдвойне заплатят.

III

Господа — хозяин был состоятельный портной — уже с нетерпением ждали Турянку: представление начиналось в половине восьмого.

— Что ж это вы так долго? Мы опаздываем, — выговаривала ей хозяйка.

— Детишек укладывала… чтоб все у них было, коли ночью проснутся.

— Ой, да ваши-то будут спать. Не то что наши, приученные поздно ложиться.

Мальчик и девочка, лет шести и восьми, только оглянулись на тетку Мару и продолжали, развалившись на столе, листать новую книжку с картинками.

Служанка придирчиво оглядывала разодетую хозяйку, подавала ей шпильки, булавки, а ученик сидел у стола как истукан — непривычный к роли няньки при больших детях, стесняло его и присутствие хозяина, которого он боялся.

Портной закурил сигару и нетерпеливо затягивался, дожидаясь, когда же, в конце концов, жена кончит наряжаться.