Избранное

— Приходит в себя!

В голове опять все смешалось. Я из последних сил бросился бежать, спотыкаясь о кочки, туда, где произошло несчастье.

Шум возле палатки, вернее, там, где она была, постепенно стихал. Замолкли и двигатели тракторов, но ни одна фара не была выключена. Мимо меня вихрем промчалась машина, ослепив огнями дальнего света. Заправщик…

Я тыкался туда и сюда. Понял только одно: поздно… Теперь ничто меня не спасет.

Шатаясь как пьяный, вошел в юрту, из которой доносился гул голосов. На лица товарищей смотреть не мог. Забился в темный угол, куда не проникал тусклый свет свечи. С моим появлением все замолчали.

От порывов ветра, залетавшего в юрту, бледно вспыхивали угольки аргала в очаге. Меня снова начал пробирать озноб.

— Ну, ребята, что будем делать? — послышался басовитый голос дедушки Цедена.

Все невнятно, вразнобой заговорили вполголоса. Я не мог разобрать ни слова. Не знаю, сколько они спорили — мне казалось, вечность прошла. В голове гудело. Голоса сливались, накатываясь на меня, будто волны Орхона.

— Слушай, Дордж, — обратился ко мне Цеден. — Ты успокойся. Дамдина увезли в больницу. Состояние, правда, у бедняги тяжелое…

Он вздохнул, подошел ко мне вплотную, положил руку на плечо.

— Ну ладно, ладно, сынок…

По моим щекам текли слезы, но никто их не видел. Да и кого могли тронуть эти слезы?

Сна как не бывало. Мне казалось, что теперь я мог бы не спать хоть всю жизнь. Почему ничто не прогнало вот так же сон до того страшного мгновения! Вспомнилось, как всего десять дней назад, перед отъездом на практику, преподаватель говорил нам:

— Перед вами открыты все дороги. Вы можете стать Героями Труда. И мы будем гордиться, если наши выпускники прославятся трудовой доблестью на всю страну.

Я считал, что его слова обращены ко мне, только ко мне, что и смотрел-то преподаватель только на меня. Разве я не лучше всех учился? И думал тогда: «Вот закончу практику, и вы услышите обо мне. Ребята получат третий класс, а уж я-то наверняка — первый! Кроме того, госхоз наградит меня Почетной грамотой с золотыми буквами. Я эту грамоту не выпрошу, а заработаю честным трудом».

Эти мечты чуть не рассыпались в пух и прах на следующий же день, когда в госхозе меня назначили… помощником тракториста. Ну уж нет! С этим я решительно не мог согласиться. Так и заявил: «Не дадите трактор, совсем не буду работать. Думаете, на вашем госхозе свет клином сошелся? Есть и другие хозяйства, где умеют ценить механизаторов».

Трактор мне все-таки дали. Хоть и старый, но исправный. За пять дней я управился с профилактическим ремонтом и, убежденный, что нисколько не уступаю здешним опытным трактористам, выехал в поле. И вот четыре дня назад впервые вспорол лемехом плуга не паханную, должно быть, сотни лет целину на Наранских склонах. Смену отработал не лучше, но и не хуже других. Полночи не спал от распиравшей грудь радости, а наутро снова занесся в мечтах, уверенный, что вот-вот наступит день, когда я всем покажу, на что гожусь. Думал ли я, что может приключиться такая беда! Ну почему, когда я заснул за рычагами, мой трактор не свернул куда-нибудь в сторону? Почему не опрокинулся в какой-нибудь овраг? Почему, наконец, просто не заглох?

Я всматривался в темноту, пытаясь разглядеть спящих товарищей. Всем пришлось разместиться в этой юрте — нашей палатки больше не было… Обычно после напряженной работы едва добирались до подушки, как тут же палатка начинала ходуном ходить от могучего храпа. А сейчас никто, наверно, и не спал…

Бедная моя мама! Она еще ничего не знает. Думать не думает. Я сам ей обо всем расскажу. Обязательно сам.

Незаметно подкрался рассвет.

— Эй, воришка! — послышался чей-то хриплый голос.

«Какого это нехорошего человека зовут?» — подумал я и, обернувшись, увидел, что кто-то машет рукой, обращаясь именно ко мне.

«Вот до чего дожил!»

Я резко дернул рычаги, и трактор, оставляя за собой глубокие следы на свежевыпавшем снегу, рванулся вперед, угрожающе накренился на склоне горы. Скрипели волочившиеся за трактором стволы, прикатывая две дорожки следов от гусениц. Теперь позади вилась широкая полоса, словно по просеке проползла гигантская змея. Слышалось несмолкаемое жужжание бензопил, с глухим стуком падали на землю огромные деревья.

Спустившись к подножию горы и оставив у лесосклада бревна, той же дорогой начал карабкаться к вершине. Снег валил всю ночь и к утру перестал, а сейчас снова сыпал мягкими хлопьями. Вот и карниз — лесосека. Я вышел из кабины и опять услышал:

— Эй ты, воришка! Почему уехал, когда тебя звали? Я думал — глухой. Оказывается, слышал, раз оборачивался…

Возле меня стоял сухощавый, сутуловатый человек намного старше меня. Прищуренные глаза глядели нахально.

— Воришка и есть! — пренебрежительно произнес он. — А я уж решил, что к нам пожаловал стреляный воробей.

Похоже, этот тип и за человека меня не считал.

— Дай закурить. Проветрить легкие надо…

Он уселся на спиленное дерево, ствол которого был покрыт янтарными натеками смолы.