Избранное

В это бурное время, когда народ прочно взял в свои руки бразды правления, дела в селе Поноаре, если посмотреть со стороны, шли не так уж плохо. Крестьяне обрабатывали землю, как того требовали «распоряжения», вывешенные на примэрии и подписанные Викентие рядом с синим расплывчатым пятном печати. Проводилось множество воскресников, разные показательные мероприятия, на которых присутствовали партийные работники, депутаты из области, журналисты, фотокорреспонденты. О селе писали в газетах. Оно выглядело красивым, все было выкрашено, блестело, как новое. Но в самом селе царила напряженная атмосфера, холод и настороженность. Люди не любили Викентие. Сначала потому, что мало знали его, а потом потому, что начали узнавать. Он не стремился завоевать любовь крестьян — он командовал и руководил. Нельзя сказать, что крестьяне пренебрегали распоряжениями примэрии, они с готовностью засыпали щебнем дорогу и выделывали кирпич, ведь дорога эта была нужна им и кирпич шел на постройку общественного склада, но они были недовольны Викентие, потому что он унижал их, и они следили, чтобы он не превысил власти, которой они сами облекли его.

Когда весной сорок девятого года были организованы временные комитеты народных советов, Викентие был назначен заместителем председателя, а председателем стала Ирина Испас, люди вздохнули. Не так радовало их то, что председателем стала Ирина, как то, что им не стал Викентие.

Викентие был похож на быка, которому всадили в брюхо нож. Он сошел бы с ума, если бы вместо сердца у него не был камень. Целыми днями он не выходил из дому, капля по капле накапливая злобу, словно пил желчь. Он возненавидел всех людей и снова стал бить Анику. Несколько лет подряд преследовал он своей ненавистью Ирину Испас, занявшую место, которое надлежало занимать только ему. Ненависть толкнула его на то, что он обвинил Ирину в мошенничестве, выступил против ее кандидатуры в народный совет. Когда же при разбирательстве оказалось, что все это лишь хитросплетение грязных вымыслов, Викентие возненавидел ее еще больше, потому что оказался слабее.

Как заместителю председателя Викентие поручили заниматься вопросами сельского хозяйства, поскольку в этом деле он считался самым сведущим. Но в совет он заглядывал редко, а на крестьянские поля не ходил вовсе. Для него существовали только его пять югаров, с которых он собирал урожай вдвое больший, чем все остальные.

Через некоторое время, когда народные советы объединились, Викентие освободили и от поста заместителя председателя. Но это его уже не взволновало: место заместителя председателя было для него вроде болячки, ему нужна была только полная власть.

Он продолжал работать на своих пяти югарах, выскребая, словно грязь, остатки нищеты.

Может быть, он так бы и унес с собой в могилу невоплощенную мечту, если бы летом сорок девятого года не всколыхнулось снова село Поноаре; одно за другим шли собрания, крестьяне как одержимые метались по селу; завязывались новые дружеские связи, порывались старые, возникала неожиданная вражда, то мирно достигали соглашения, то шли друг на друга грудью. И все это происходило из-за организации коллективного хозяйства. Викентие по-своему понял это неистовое, ожесточенное волнение. Рвались семейные узы, дети поднимались на родителей, родственники не здоровались, обходя друг друга стороною; по ночам село не спало, а страстно, до бесконечности обсуждало: «да» или «нет», и каждый считал, что тот, кто не разделяет его мнения, враг его счастья. Викентие же понял только одно, что он снова сможет стать председателем, хозяином тысячи гектаров и восьмисот — девятисот человек. И он отдался этой борьбе всем своим существом.

Люди снова услышали его голос. Он снова произносил умные слова, вычитанные из газет и брошюр: «Мы не добьемся лучшей доли, если не объединим наши земли». Но крестьяне уже не относились к нему как к пророку. Теперь у них у самих хватало смелости сказать свое слово на собрании. Они понимали, о чем он так хлопочет, и говорили про себя: «Викентие снова рвется в начальники». В день выборов руководства коллективным хозяйством очень немногие из крестьян, вставших на этот путь, выступили за Викентие, большинство решительно заявило: «Викентие не подходит». Председателем избрали Аугустина Колчериу, а Викентие — бригадиром первой полеводческой бригады. Викентие, который не сомневался в том, что он возвысится, ушел с собрания злой и три дня ни с кем не разговаривал. Он лежал на кровати, как лежал и в эту вот декабрьскую ночь пятьдесят третьего года, и исходил злобой, возмущенный враждебным отношением крестьян, которые встали ему поперек дороги. Он думал, что односельчане испугаются: «Без Викентие мы пропадем». Но люди не испугались. Как-то вечером к нему зашел Иосиф Мурэшан, который был тогда секретарем первичной организации, и заявил, словно сожалея:

— Ты должен пойти и выступить с самокритикой.

— Кто это должен выступить с самокритикой?

— Ты.

— Поищи другого. Пусть они сами выступают, если им нравится.