Избранное

Именно в эти дни и сблизился с хоронившимися в лесу солдатами Михаил Иашвили по прозвищу Михозела. И как раз в эти дни зачастил он на охоту. Диву давалось селение, с чего бы это ему приспичило охотиться, когда добрая половина поля Иашвили оставалась все еще не паханной.

Но ни одна живая душа не могла догадаться, что́ вдруг на него нашло.

Одна небольшая группа разгромленных участников восстания — унтер-офицер Нико Нацвлишвили и три солдата — пряталась в заброшенной кошаре пшавских пастухов на берегу Алазани. Гвардейцы особо разыскивали именно группу Нацвлишвили. Только началось Лагодехское восстание, они первыми ворвались в оружейный склад и застрелили ротного третьей роты капитана Ираклия Гамкрелидзе.

Из своего убежища беглецы выходили редко, если б не черемский охотник, то несдобровать им. Дважды в неделю навещал Михаил Иашвили брошенных на произвол судьбы солдат. Принес охотничьих трофеев — зайцев, кабаньего мяса. Приносил он и целый ворох новостей, да и сам не оставался в накладе — здесь он учился азам революции. Как отмечает в своей статье «Пал за Родину» телавский учитель Михаил Цакашвили, на тайных собраниях, проходивших в Велисцихе в мириановских виноградниках, Иашвили начал страстно обличать меньшевиков. Он призывал кахетинских крестьян не падать духом и готовиться к новому восстанию.

И когда в 1920 году Михозелу призвали в армию, он уже был твердым, убежденным большевиком.

Тот же Михаил Цакашвили рассказывает:

«Иашвили прекрасно понимал правоту большевиков и, беззаветно поддерживая партию, стал выступать среди солдат».

…В ту ночь Иашвили и один лагодехский паренек, Залико Гелашвили, вместе несли караул. Залико не раз слышал выступления Михаила Иашвили на тайных солдатских собраниях. С первого же дня знакомства Залико неодолимо потянуло к Михаилу, но поделиться с ним своими сокровенными думами все не удавалось. Офицеры с подозрением смотрели на Иашвили, и шептаться с ним при всех было делом довольно опасным. Но в ту ночь, оставшись наедине со своим старшим товарищем, Залико наконец-то решился ему открыться:

— Ты знаешь Титико Хачиашвили? Ну, которого еще Сосунком прозвали? — спросил Гелашвили.

— Это который в лагодехской милиции служит?

— Да, о нем и речь. Душа из меня вон, должен я его прикончить. Благо и ружье мне это ко времени дали!

— Что же такого сделал он тебе, парень?

— А ты послушай и рассуди сам.

Лагодехского кузнеца Залико Гелашвили призвали в армию этой весной. Но до того, как его забрали в солдаты, случилось одно происшествие, которое разбередило душу молодого кузнеца и заставило навсегда возненавидеть сильных мира сего.

Был у кузнеца белый жеребец, и звался он Потола. Больше жизни любил его кузнец. Трижды был на алавердобе Залико Гелашвили, и три первых приза всех скачек — бурка, кинжал с поясом и белый шерстяной башлык — и по сей день украшают ковер, висящий на стене его дома.

Ни за какие блага на свете не впряг бы кузнец своего непобедимого скакуна в повозку. А ведь ему требовалось и уголь для горна запасти, и зерно на мельницу свозить, и хворосту из лесу вывезти для тонэ. Все на своих плечах относил и приносил кузнец, все на себе таскал, лишь бы коня не натрудить. Именно это обстоятельство пришлось не по душе заместителю начальника лагодехской милиции Титико Хачиашвили, по прозвищу Сосунок.

— Что это ты загордился, парень?! Нашелся тоже мне Вачнадзе или Чолокашвили, все боишься, как бы коня твоего сквозняком не продуло! — сказал он однажды кузнецу, а когда была объявлена мобилизация лошадей, первую повестку принесли в кузницу Гелашвили.

Забрали Потолу.

Может, и пережил бы кузнец это большое горе, но ровно через неделю, когда на Мацимском лугу проходили учения новобранцев, на опушке леса показались милиционеры верхом на конях. У Залико потемнело в глазах — Сосунок красовался на его белом жеребце.

Куда только не тыкался кузнец, кому только не жаловался, но в ту пору направили его роту нести караул на грузинско-азербайджанской границе, и раздосадованный Залико надолго распрощался с Лагодехи.

— Нет, Залико, — сказал ему Иашвили, выслушав его рассказ, — одной пулей волчье логово не уничтожить! И ты в проигрыше останешься, да и общее дело пострадает. Большевики не могут идти путем террора и личной мести. Мы должны постараться сообща поднять людей, лишь в этом случае ничто не сможет помешать восстанию!

Всю ночь провели они в беседе. С трудом удалось Иашвили убедить горячего парня вытравить из сердца жажду мести и приберечь пулю, предназначенную для Хачиашвили, до лучших времен.

— До каких же времен?

— Когда начнется общий натиск, дорогой Залико. А теперь вот тебе моя фляжка, сбегай-ка к роднику, если не плеснуть в лицо холодной воды, в сон клонит, мочи нет! — сказал Иашвили, снимая с пояса флягу.