Избранное

О танцовщица: смущенье
преходящего — как его пустила ты в ход,
где окончательное вихревращенье
дерева, что вобрало в себя колебаньями год?

Разве не расцвела, когда ты высоту овевала,

вдруг верхушка твоей тишиной? Не взошла
разве ты солнцем над ней, летним солнцем, где
                                                       торжествовала
ты, состоящая вся из тепла?

Восхищенное дерево, отягощенное чудом

тихих плодов, где цела все еще твоя кровь
в зрелом кувшине с более зрелым сосудом

и в картинах, где одно с другим соприкасалось

там, где темной полоской бровь
тенью в стену или рисунком вписалась.

XIX

Золото в банке капризном не призрак, скорее
                                                              пророк,
многим тысячам ведомый, только медной монете
нет приюта нигде, пристанища нет ей на свете;
нищий слепец как родной для нее уголок.

В магазинах соседних деньги, как дома;

маскирует их мех, гвоздики, шелка;
он, молчаливый, стоит, и ему одному знакома
пауза: деньги дух переводят исподтишка.

Ночью хотела бы сжаться разжатая вечно рука;

утром будет судьбу ловить она снова и снова
и удерживать; светел, убог разрушающийся
                                                              понемногу;

но приметил бы только его прозорливый издалека

и воспел бы, восславив. Лишь в песне предвестие слова.
Слышно лишь Богу.

XX

Здешнее: дальний урок меж созвездий-соцветий
скольких влечет, как и влек;
соученик наш, первый, второй или третий,
непостижимо далек.

Мы протяженность едва ли в судьбе обнаружим,

пусть ее мера — магнит;
так осторожно сближается девушка с мужем:
как бы минуя, манит.

И в отдалении не замыкается круг,

Стол широкий, на блюде, как позывные,
рыбьи лица и взгляд.

Рыбы немы, но что, если, минуя звук,

где-нибудь в пространстве без рыб иные
по-рыбьи заговорят?

XXI

Сердце мое, воспой невиданные сады,
издали прозрачные, как стеклянная ваза,
где наслаждаются прохладою воды
розы Исфагана или Шираза.

Сердце мое, ты тоже не лишено

этих цветущих ветвей, для которых вериги —
при ветерках возносящихся спелые фиги,
и на пиршество с ними ты тоже приглашено.

Ты не знаешь лишений, когда ты достойно дани,

принимая одно решение: быть!
Шелковое, ты в составе священной ткани;

И в одну из картин внутренне вовлечено ты,

(пусть каждый миг твой — мука, ты нить)
от ковра прославленного не отлучено ты.

XXII