Избранное

Он это сделал, чтобы стал прочней
союз племен, как тот алтарь, чьи дали
им брошенную веру возвращали,
как отсвет огненных его страстей,
и разве сотни тех, чьи рты воняли
крамолою вааловых речей,
не смял он у ручья, на перевале,

где дождь и вечер сплавились во мгле.

И лишь когда через гонца царица
ему расплатой пригрозила, скрыться
он поспешил, блуждая по земле,

пока под дроком и на бездорожье,

как выброшенный, громко вопия,
но огласил он всю пустыню: Боже,
оставь меня. Сломился я.

Но ангел снизошел к нему с восходом,

стал потчевать его, и, укреплен,
без устали по пастбищам и водам
все время в горы поднимался он,

куда Всевышний снизошел потом, —

не в сильном ветре, не в землетрясенье,
не в огненном, из бездны, изверженье —
нет, снизошел почти что со стыдом
перед огромностью, что тихо пала,
а он, старик, уткнул лицо в колени
и по тому, как кровь в нем клокотала,
узнал невидимого за кустом.

Саул во пророках

Разве верит кто, что он падет?
Нет, великим царь себе казался,
и убить арфиста собирался,
чтобы не продолжил он свой род.

Но тогда внушеньем многократным

некий дух отвел царя от зла —
он узрел себя безблагодатным,
и во мраке кровь его пошла
на судилище путем попятным.

И теперь он, брызгая слюною,

беглецу спасенье предрекал,
бормоча пророчество второе.
В детстве в первый раз он прорицал,

и на шее жилы трепетали,

в голосе его звенел металл,
он шагал — и все за ним шагали,
вес кричали в нем восторг кричал.

Ныне он — бесформенная груда

ниспровергнутых достоинств; рот —
водосточный раструб, и покуда
струи ливня соберет, оттуда
влага, как фонтанчик, бьет.

Явление Самуила Саулу

Я вижу! — взвыла жрица из Эндора,
царь за руку схватил ее: кого?
И жадно речь ее ловил, но скоро
он сам увидел близ себя того,

кто говорил, суровостью казня:

— Я сплю. Зачем позвал меня?
Иль хочешь ты, ища меня по следу,
оставлен Богом с горечью в груди,
в моих устах искать свою победу,
моля пустые челюсти раскрыться?
Меня ведь нет, я прах... — И позади,
бия себя руками, выла жрица,
как если бы все видела. — Пади!

И он, кто был всесильным час назад

и высился, как знамя над народом,
пал, не противясь будущим невзгодам:
так явствен был его закат.

А женщина терзалась, как вина:

скорей бы он забыться постарался;
и выведав, что он проголодался,
ему лепешек испекла она,

уговорила сесть; он сел уныло;

не мог собраться с мыслями никак:
он все забыл вплоть до того, что было.
И ел, как утомившийся батрак.

Пророк