Избранное

Ширясь от видений и блистая
от огня грядущего суда,
перед коим тварь дрожит земная,
исподлобья смотрят, нас пытая,
страшные глаза. И, напирая,
с уст срываются тогда

не слова (ну что слова могли бы

выразить, произнеси их он?) —
нет, огонь, куски железа, глыбы,
как живой вулкан, он обречен

расплавлять и извергать во мраке,

как проклятья небу и земле,
и заметен, как на лбу собаки,
знак от Бога на челе

у него. Спешите, это — Он,

обнаруженный перстом пророка,
истинный, такой, каким до срока
Он и впредь пребудет: разъярен.

Иеремия

Был я нежен, как весной пшеница,
только ты, неистовый, обрек
сдержанное сердце звонко биться
и наполнил лютой страстью впрок.

Распалял не ты ли непрестанно

с малых лет мои уста — и вот
источает рот мой, точно рана,
за одним другой злосчастный год.

Я кричал о бедах, но не ты ли —

измыслитель кар и бедствий злых?
Уст моих они не умертвили —
сможешь ли ты успокоить их,

если нас, как пустотелый колос,

носит вихрь, и наш удел печален,
и беду преодолеть нет сил?
Я теперь хочу среди развалин
наконец-то свой услышать голос,
голос мой, что прежде воем выл.

Сивилла

Древней с давних нор она слыла.
Каждый день, однажды путь наметя,
шла, верна себе. И на столетья,
говорят, летам своим вела

счет, как лес. Видна издалека,

каждый вечер высилась без цели
вроде черной древней цитадели —
выжжена, пуста и высока.

Вся во власти слов; и превозмочь

не могла их; в ней они сгущались
и вокруг летали и кричали,
и домой с закатом возвращались,
и под арками бровей стихали,
наспех коротая ночь.

Отпадение Авессалома

Как молнии, с разных сторон,
шелк с бурей труб свивая,
взлетели от края до края
флаги. И, кровь молодая,
чтобы видела тьма людская,
он в шатре пировал, ублажая
десять отцовых жен,

и (привыкшие к скудной ночи

старца-царя и сробев)
они в его ненасытной мочи
трепетали, как летний посев.

И Совет его дожидался,

и ропот в народе креп,
и каждый, кто приближался,
от яркого света слеп.

Как ведет за собой звезда

годы, повел он рать,
и выше, чем пик гряда,
вилась золотая прядь,
под шлемом не помещаясь,
и досадовал он, отчаясь, —
даже доспехи, видать,
его меньше отягощали.

Царь повелел, остатки

войска собрав воедино,
чтобы в бою пощадили сына.
Но, верен своей повадке,
он разрубал без оглядки
узлы затянувшейся схватки,
отбросив свой шлем и щит.
И долго его искали,
пока кто-то в печали
не закричал: — За ветвями
с кверху вздернутыми бровями
он на дубу висит.

Развязка была коротка.

Иоав, затаясь в засаде,
заметил светлые пряди
в цепких лапах сука.
Подкрались к висевшему сзади
и пики, потехи ради,
вонзили ему в бока.

Есфирь