Избранное

Взгляд, наткнувшийся на привиденье,
зазвенев, отскакивает; но
даже острое, как шпилька, зренье
кануть в черный мех обречено:

так на стены черные бросает

свой безумный гнев больной,
гнев, который сразу угасает
на обивке камеры пустой.

Все к ней прикоснувшиеся взгляды,

кажется, она в себя впитала,
чтобы задремать, свернувшись комом,
не скрывая злости и досады.
Вдруг, как будто оборвался сон,
на тебя уставилась спросонок,
и тогда ты, поражен немало,
в тусклом янтаре ее глазенок
замечаешь взгляд свой — насекомым
вымершей эпохи вкраплен он.

Перед Пасхой

Неаполь

Завтра в улочках, где как попало

на крутых рассыпанная склонах
тьма лачуг у гавани толпится,
золото процессий разольется
и тряпье, платки и покрывала,
все, что по наследству достается,
будет развеваться на балконах
и в людском потоке отразится.

Но сегодня люди суетливы,

бегают с покупками, наруша
тишину дверными молотками.
На лотках полным-полно товаров.
Вот разрубленная бычья туша
для обжорных жарений и варев.
Все шесты кончаются флажками.
И запасы, впрямь неисчислимы,

на столбах и на скамьях могучих

брошены навалом, из подвалов
и дверей текут; зевают дыни;
горы хлеба, гвалт и ротозейство.
Мертвое полно живого действа;
нет у петухов былой гордыни,
и висят козлы на ржавых крючьях,
и несут под шутки зубоскалов

на жердях ягнят; бедняжки немы

и кивают, морды в воздух тыча;
со стены мадонн испанских броши
сквозь глазурь заманчиво сияют,
и серебряные диадемы
предвкушают фейерверк, волнуясь.
А в окне распахнутом, красуясь,
чья-то обезьянка корчит рожи
и в хохочущих зевак бросает
жесты, наглые до неприличья.

Балкон

Неаполь

Наверху, над теснотой балкона,

будто их художник кропотливо
подбирал и связывал в букет, —
лица: и при отблесках залива
ты любуешься неторопливо,
словно быть им здесь еще сто лет.

Две сестры, с далекостью далекость,

спрятав безнадежную тоску,
прижимают, точно одинокость
к одинокости, висок к виску;

брат их, видно, любопытством гложим,

рядышком торжественно возник
и в какой-то очень нежный миг
стал на мать свою совсем похожим.

Посреди, худой как привиденье,

никому здесь не родной
лик старухи, будто бы в паденье
невзначай подхваченный рукой

в тот момент, когда рука другая

с платья соскользнула, повисая
над лицом ребенка с краю, —

неопределенным, без примет,

и пока зачеркнутым смущенно,
как набросок, прутьями балкона,
словно то, чего покамест нет.

Корабль изгнанников