Избранное

Власта Юришич — машинистка в финансовой дирекции. Целыми днями под ее пальцами пробегают бесконечные ряды и колонны финансовых распоряжений и налоговых документов, длинные столбцы скучных цифр, которые расползаются по бумагам, как ядовитые муравьи. Ее отец, совсем маленький чиновник королевского краевого правительства, в девятьсот одиннадцатом году приобрел в рассрочку свой последний новый костюм; эта покупка была единственным праздничным событием во второй половине его чиновничьей жизни. Этот бедняга — серенькое, безличное ничтожество, кукла без позвоночника и содержания, набитая канцелярскими опилками, человек прихожей, обращающийся к своему начальству с подобострастием крепостной эпохи: мое нижайшее почтение, ваша милость! Отец Власты, господин Юришич, глава семьи, получает и читает ежедневно «Народную газету» — это вся его духовная пища. Юришич не курит, не пьет, он целыми вечерами дремлет в своей кухне возле печки, комкая в руках старый номер «Народной газеты» и теряясь в потоке бесчисленных и однообразных взысканий, конфискаций, новых постановлений и законов, таращит глаза на непонятную и далекую «королевскую область в Нижнем Михольце» или «общинное управление в Перушиче», которое постановило, чтобы «Нико Бартулич из села Кленика Малого, дом Хзия, неизвестно куда выбывший, вернулся и предстал перед управлением». Так проводит свои дни отец барышни Власты, который корпит в своем учреждении с необычайно терпеливой и рабской преданностью, роется в бумагах, как червь, и прямо-таки с наслаждением гниет в сером и мерзком домище на Марковой площади, где правит королевское краевое правительство. Его жена, «дамочка» Юришич — типичная католичка нашего города, рьяно посещающая церкви; это образ из еще не написанных глав литературных произведений о подобных дамах, у которых кличка «дамочка» сохранилась, как воспоминание о покойной собачке-любимице, когда-то раздавленной поездом.

Не лишено смысла познакомиться с тем, что представляет собой тип католички в нашем городе и какую важную роль играют эти мрачные женщины в семьях, основах основ чиновничьих домов «вообще» и нашего бюрократического отечества в частности. Таких женщин в городе имеется приблизительно десять тысяч, они есть во всех социальных слоях: нищенки, вдовы, чиновничьи супруги и дамы высшего общества, которые предпочитают слушать проповеди исключительно в церкви святой Екатерины, где служат немецкие иезуиты, так как считают, что слово господне звучит куда убедительнее, если произносить его по-аграмски или по-грацки[42]. К этой секте, полной всего глупого, декоративного, показного, принадлежит и госпожа Юришич, которая заживо гниет в своем религиозном кругу; это один из тех вредных и болезненных лишайников, наростов, которые уродуют жизнь наших маленьких людей, полную тихих трагедий, разыгрывающихся на холодных кухнях, где единственная пища — кофе с хлебом. Эти женщины посещают почти все проповеди и богослужения: их можно видеть и у святого Винка Паулинского, и в иезуитской церкви, и у капуцинов в городской больнице, и во всех церквах Верхнего Города и Каптола. И святой Петр, и Влах, и святой Рок, и Блаженная дева Мария, и святой Иоанн, и пресвятое Сердце Иисусово — все кишит этими бледными «дамочками», которые коленопреклоненно молятся, в то время как ни одна из них не относится по-христиански к своим ближним, и прежде всего к собственным детям. Они присутствуют на всех церковных обрядах и молебнах, посещают все вечерни и мессы с хором и без него, ранние обедни, процессии, реквиемы и богослужения, участвуют в любое время во всех церемониях и крестных ходах во всех городских церквах. Они носят свечи во время процессий, состоят членами Пресвятого Воинства, паломничают два раза в год к Марии Бистрицкой и к Матери Божьей «на Торговом Верху»; они составляют основные кадры нашей католической организации, которая располагает во всякое время несколькими тысячами подписей и крестиков (за неграмотных) для любого демонстративного выступления на благо католической церкви. В большинстве своем это физически и духовно убогие женщины, которых восхищает и привлекает прежде всего декоративность католицизма и средневековая орнаментация этого печального театра, где играют наши провинциальные капелланы, как бродячие, бесталанные артисты. Молитвенники этих женщин полны пестрых священных картинок, а в церкви они с умилением косятся на шелковые сутаны, кружева и богатые вышивки, восторгаются звуками органа, и в мрачных зданиях, куда свет едва пробивается сквозь разноцветные стекла, они переживают самые прекрасные моменты своей убогой жизни между утренним завязыванием галстука супругу-тирану и вечерней скукой в теплой кухне.