— Скоты! Свиньи! Жулье, а не жильцы! — кричит, подметая лестницу, дворничиха, грубая и безобразная бабища. Она ругается и дерется с прислугой, которая назло ей сорит в коридорах. Удивительной, болезненной злобы полны все эти грязные, старые женщины, заполняющие дом; они всегда чем-то заняты: чистят свои комнаты и шкафы от пыли, носят миски с вонючим пойлом или тазы с дымящимся пеплом, моют полы, трут и чистят лестницы белым песком, что так неприятно скрипит под ногами (и делают это, чтобы другим было неприятно). К обеду обычно поднимаются целые облака пыли и всегда спешащая, крикливая толпа прислуги, солдат и денщиков носится в полумраке сырых, пронизываемых сквозняком лестниц. А когда на улице загрохочут бубны, тарелки и литавры, загудят трубы и флейты, забьют барабаны, запоет проходящая с топотом солдатня, когда все эти варварские звуки разнесутся по дворам и коридорам, — наступает невообразимая суматоха. Как помешанные, бегут все — молодые и старые, беззубые и здоровые, улыбающиеся и усталые, морщинистые и накрашенные женщины, — все рабыни этого удивительного призрачного дома бегут, как одержимые, из второго, третьего и четвертого этажей вниз, к подъезду, где масса проходящих вооруженных мужчин собирает их, как ос, роящихся у своего гнезда. А на улице гремят барабаны, палят из ружей, звенят медные тарелки; с музыкой, знаменами и цветами идет войско. Куда-то идут, возвращаются, снова проходят по улицам, уходят на войну, на резню, на преступление. Сытые кони, откормленные и лоснящиеся, поднимаются на дыбы; все смеется, перемигивается, машет руками и кричит. Какой-нибудь подвыпивший солдат выскочит из строя и забьется в клубок женщин у подъезда, нырнет в это множество набухших женских грудей, и все визжат, пронзительно кричат, все хохочут и скалят зубы. В такой момент кажется, что из длинных серых колонн, которые уже годами проходят по улице, струятся ядовитые испарения, опьяняют и приводят в исступление. Горящей лавой катятся охваченные безумием войска; и кажется, что эта разлившаяся река пьяной и грубой солдатни поглотит всех женщин, все эти подъезды, все дома, улицы и весь город, безвозвратно увлечет за собой куда-то в дождь, в туман. Эти мужчины, уходящие на войну, на поле боя, под пули, — единственное, что возбуждает всех этих несчастных женщин, изнывающих в нашем ничем не примечательном доме, в монотонной, будничной жизни.