Избранное

— Так вот, в начале был Египет и Нил и Сфинкс и пирамиды… Но также, как ни странно, были и две крошечные любопытные женщины, близнецы, а звали их: Большая Белль и маленькая Элис.

И в начале времён эти сёстры, которые и на самом деле родились сёстрами…

* * *

Элис провела «старинного соратника Ахмада по гребле, можно сказать — свояка» в необычную гостиную — просторную старомодную комнату-солярий на палубе. Высокие узкие окна поднимались от пола до потолка, пара французских дверей была распахнута на узкую веранду над водой. Луна в этот поздний час уже зашла, но так как солярий состоял в основном из окон и все занавеси были раздвинуты, то звёзд и их отражений от воды было бы более чем достаточно, чтобы осветить зал. Однако здесь мерцали также несколько свечек, но они, похоже, были зажжены для романтичности, — бросить на сцену мягкую игру теней.

— Свободу закрепощённым! — входя в каюту прогремела Большая Белль, не обращаясь ни к кому конкретно; заявление, по-видимому, было простой любезностью, призванной заменить замечание о погоде.

Из двух низкорослых сестёр Большая Белль оказалась пониже. Но более телесной, так сказать, что, возможно, объясняло, почему родная сестра наедине называла её «Большая Жопа». В сырости ночи обе древние женщины были одеты в старые шали и парусиновые тапочки.

Большая Белль остановилась перед Джо, и с хмурым выражением лица протянула ему стакан.

— Вы сказали: «виски», молодой человек. Этот подойдет? ирландский, но, должна предупредить, протестантский. Джеймсона.

Справитесь?

— Мне по силам, — сказал Джо. — Не умирать же от жажды из-за межплеменной вражды.

Большая Белль сменила гнев на милость и уперла руки в боки. Стоя, она казалась примерно такого же роста, как сидящий Джо, притом что Джо сам был ростом с сидящую собаку.

— Хорошо, — прогремела она. — Я всегда ценила мужчин, которые приходя к женщине оставляют политику и религию за порогом.

Щебечущие звуки понеслись из другого конца каюты:

— К женщинам, — взволновалась маленькая Элис. — Когда мужчина приходит к женщинам. Ты не хуже меня знаешь, Белль, что Джо пришёл к нам обоим. Он принес два красивых букета, или ты пытаешься игнорировать это?

Маленькая Элис мило улыбнулась Джо.

— Вы должны простить мою сестру, — чирикнула она. — Белль такая маленькая, бедняжка, что иногда пытается забыть, что рядом есть более высокие женщины. Простим ей, это её природа. Я почти пять футов ростом, понимаете, и у меня всегда была гибкая фигура.

Большая Белль продолжала стоять перед Джо, положив руки на бёдра, красуясь.

— Ты не на волосок не выше четырёх футов одиннадцати дюймов, — крикнула она через плечо, — и ты худая с самого рождения.

Маленькая Элис выпрямилась на стуле.

— Ну, по крайней мере, я не четырёх футов десяти дюймов, как некоторые, и я не толстею, как некоторые сосательницы конфет.

— Лучше конфеты, чем молочный бардак, который ты устраиваешь, — прогремела Белль через плечо.

— Творог очень полезен, — выкрикнула Элис. — И это всегда поддерживало меня в тонусе.

— Гибкая? — прогремела Белль. — Как может кто-то, кто ростом в четыре фута одиннадцать дюймов, быть гибким? В любом случае, я уверен, что Джо пришел сюда не для того, чтобы услышать о твоей одержимости худобой, анорексичка.

Белль улыбнулась Джо.

— Вы должны простить мою сестру. Она думает, что худоба её молодит. Не может принять свой возраст, никогда не могла. Младшие сёстры… они такие. Элис отчаянно молодится.

— А насколько она вас моложе? — спросил Джо нормальным тоном.

— Насколько моложе? — сказала Белль. — На восемь минут, примерно. Но по тому, как она это воспринимает, можно подумать, что у нас разница в сорок лет.

— Некоторые шепчутся потому, что боятся, что их ложь услышат, — крикнула Элис, — Где твоё вязание, Белль?

Белль оставила Джо и пошла искать корзинку. Джо отхлебнул виски и огляделся.

* * *

Большая часть мебели была сделана из светлого воздушного плетения тростника, выкрашенного в белый; призрачного и невещественного среди отражений звёзд и огоньков свечей.

Иногда в мерцании света проявлялся какой-нибудь красивый завиток красного дерева, прочно укоренившийся среди плавающих плетёных форм.

В одном конце комнаты висел небольшой портрет Екатерины Великой, в другом — Клеопатры. Сильно выцветшие, они были исполнены пером и чернилами и, очевидно, одной рукой. Екатерина буравила зрителя властным и надменным взором самодержавной императрицы, а Клеопатра игривой улыбкой намекала на чувственные наслаждения, вызывая фривольные мысли о тайнах восточного гарема.

Оба портрета представляли будто разные ипостаси королевы Виктории в резвые дни её молодости. Словно девчонка баловалась переодеваниями. Это впечатление усиливалось тем, что молодые лица на обоих портретах были похожи… И девичья фигура Екатерины Великой была заметно громоздче девичьей фигуры Клеопатры.

В углу гостиной стоял красивый старинный клавесин.

Всё вместе являло волшебную в свете звёзд обстановку, несмотря на изрядное количество втиснутых сюда плетёных стульев и диванов. Джо прикинул, что здесь могли бы найти себе место тридцать или сорок человек.