Избранное

— О, да, — прошептала она, — О, да. И это я повторяла себе, когда сидела в оперной ложе и меня разглядывали и завидовали моим бриллиантам, а я не чувствовала ничего, кроме ярости и печали оттого что никогда не смогу выйти замуж. И позже, когда я возвращалась домой, на какой бы вилле это ни было, а мужчина возвращался к своей семье, и слуги уже спали, потому что было очень поздно, и я оставалась одна… слёзы мои текли на постель.

Мы не можем иметь в жизни всё, так что помни, как тебе повезло. Подумай о хороших вещах, которые имеешь, и просто помни. Помни.

…Или, другой вариант, — как говорил дядя Джордж, — можно взять от жизни всё, что захочешь. Если готов за это платить…

Джо протянул руку и снял слезу с её щеки.

— Вот так, — пробормотал он, — вот так. И поэтому мы помним, и поэтому мы платим.

И какая удалась для меня сегодня прекрасная ночь — быть здесь, с вами, в этой чудесной комнате посреди звёзд.

* * *

Большая Белль откашлялась в дверях. Медленно вошла и широко улыбнулась:

— Ну вот, что это такое? Я отлучилась всего на минуту, а вы уже держитесь за руки?

— Полностью моя вина, — сказал Джо. — Мы говорили о прошлом, а я, признаться, безнадежно сентиментален.

— Ты ирландец, — прогремела Белль.

— Что ж, это верно.

— Ну, тогда не будь излишним в словах, мы слышали тебя и в первый раз. Теперь позволь мне взять стакан и наполнить по-новой.

— Уже поздно, а нам ещё необходимо поговорить.

Элис отошла к своему стулу. Белль вернулась с новым стаканом виски.

— Выпьешь ещё?

— Не вопрос. Вы вносите большую лепту в благополучие бедного ирландца.

— Такой стакан, — прогудела Белль. — А если не до краёв, какой смысл мужчине пить?

Теперь к барьеру, Джо: ты терпеливо сидишь, позволяя двум старухам вести себя так, как они привыкли, а сам почти не открываешь рта. А это значит, что ты пришёл сюда не для того, чтобы слушать нашу болтовню. Думаю, у тебя есть к нам какие-то вопросы. А?

— Собственно говоря, да. Я собираю некие факты.

— Факты? — прогремела Белль. — Факты, говоришь? Мы с Алисой прожили в общей сложности почти двести лет, и всё, что происходит в Каире — это сплетни. Если мы и знали кое-какие «факты», так они касались мужчин; в своё время.

Скажи-ка мне вот что, Джо: ты работаешь на этого Блетчли?

— Отчасти, да.

— И чего, или кого, касаются твои вопросы?

Джо переводил взгляд с одной сестры на другую.

«Надо прямо, — подумал он. — Они честно пьют джин, и подают виски прямо в руки, и называют Дмитрия быстрым хорватом. Так что сейчас не время для околичностей».

Джо переводил взгляд с одной сестры на другую.

— Стерн, — сказал он. — Мои вопросы касаются Стерна.

Спицы Белль перестали щёлкать. Сёстры тотчас насторожились, а с реки донеслось «брекекекс квакс-квакс».

— Греческая. Утки принесли, наверное, — услышала Элис.

— Стерн — наш очень дорогой друг, — сказала Белль немного погодя.

— Я знаю об этом, — ответил Джо. — Вот почему я здесь.

— Ты ему кто?

— Мы с ним друзья, но я не видел его несколько лет.

— Где вы познакомились?

— В Иерусалиме.

— В связи с чем?

— Я работал на него некоторое время, так и подружились.

— Работал на него? Чем занимался?

— Контрабандой оружия в Палестину. Для Хаганы.

Большая Белль зашевелилась.

— Ты что-нибудь знаешь о скарабеях?

— Близко знаком только с одним, — ответил Джо, вспоминая рассказы о рыбалке. — Здоровенный такой каменный скарабей с загадочной улыбкой на морде лица.

Белль изучала Джо внимательнее.

— Что значит для тебя «Дом героев Крымской войны»?

— Я жил там, пока не встретил Стерна.

Маленькая Элис была так взволнована, что едва могла сидеть на месте. Белль улыбнулась.

— А в карты ты играешь? — спросила она напоследок.

— Давненько я не брал в руки… Но когда-то играл, в покер. Двенадцать лет подряд.

Большая Белль просияла, а маленькая Элис разразилась крещендо щебечущих звуков.

— Это Джо, — прогремела Белль, — ирландец, который жил на крыше. Свободу Ирландии! Почему ты сразу не сказал, кто ты? Мы много слышали от Стерна о том Джо.

Белль схватила бутылку джина и хлебнула прямо из-горлА.

Рот маленькой Алисы открылся.

— Белль… что случилось?

Белль шумно выдохнула и облизнулась.

— Я знаю, дорогая, это неприлично. Прости меня.

— Но Белль, в натуре! Я не видела такого шестьдесят пять лет.

Белль засмеялась.

— Шестьдесят семь, дорогая.

— Я считаю не с того раза, когда ты впервые собиралась провести ночь с Менеликом, — сказала Элис. — А с того дня, когда Менелик прислал записку, в которой умолял тебя провести тихий вечер в склепе при свечах — отпраздновать его уход с полевых раскопок.

— Я поняла, дорогая.

И какое это было величественное приглашение для молодой женщины, которой в ту пору было не больше двадцати лет.

Иероглифы, выгравированные Менеликом на тяжёлой каменной плите собственной рукой, с сопровождающими переводами на демотическом египетском и древнегреческом языках. Собственный Розеттский камень любви Менелика. Только подумать о том, сколько времени ему понадобилось, чтобы превратить эту тяжёлую базальтовую плиту в приглашение! Ни одна молодая женщина в здравом уме не могла бы ответить на это чем-то менее громким; да, я сказала «Да».