Избранное

«Когда вы близки с кем-то, — подумал Джо, — можно обходиться без слов».

«Да неужели», — подумал Аськин.

Им осталось поговорить об одном человеке, посреднике между людьми и вечностью. И когда темнота сгустилась, Джо рассказал Мод о последних посиделках со Стерном.

— …и я понимаю, — заключил он, — что мы никогда не узнаем, узрел ли я дзен в глазах Стерна потому, что он был в мире с самим собой. Или потому, что он видел приближающуюся гранату-смерть. Но мы знаем последнее слово, которое он сказал перед тем, как произнести моё имя, стукнуть меня и спасти мою жизнь.

Мод сидела очень тихо.

— Да, — прошептала она. — Любовь…

* * *

Джо пробормотал что-то о своём стакане и пошарашился с балкона. Погрохотал мебелью в поисках выключателя и изобразил на кухне слона. Когда Джо вернулся на балкон, он пожал плечо Мод, прежде чем отойти и вновь присесть на перила.

— Смотри не чебурахнись, Джо.

Мне тут вспомнилось… Однажды Стерн процитировал мне кое-что. Стерн наткнулся на это в какой-то древней книге, а я запомнила потому, что образы оказались навязчивыми. Стерн сказал, что записи около двух тысяч лет. Ну да неважно, слушай:

«…а дальше — область внезапных песчаных бурь и ужасающих видений. Полноводные реки исчезают за одну ночь, ориентиры уходят вместе с ветром, солнце садится в полдень. Те странные места безвременьем своим изводят ум.

Но самое опасное, что нужно упомянуть, — это караваны, появляющиеся на горизонте и неуверенно колеблющиеся там в течение нескольких минут, дней или лет. Они то приближаются, то удаляются, то вовсе растворяются в миражах.

Погонщики верблюдов — просто отстранённые и молчаливые люди чуждой нам расы. Но хозяева караванов по-настоящему пугающи. Они носят странные костюмы, а глаза их то сверкают алчностью, то затуманиваются тайными мыслями.

В общем, эти люди — секретные агенты, вызывающие у властей наших страх.

Они представляют князей и деспотов тысячи беззаконных областей.

Или, быть может, они вообще никого не представляют? и потому один их вид заставляет нас дрожать.

Во всяком случае, мы знаем только, что в той области — перекрёсток их путей. Они встречаются, сговариваются о чём-то, расходятся и бредут дальше.

А куда и зачем? мы не можем быть уверены. Там не остаётся следов. Дуют ветра, подымая песчаные бури, появляются и исчезают реки и солнце, а верблюды теряются во мгле. Поэтому правда такова, что маршруты их не отследить. И тайной покрыты цели идущих с караванами.

И, чтобы Сын Неба правил долго, мы должны любой ценой защищать наши границы от таких людей».

Мод повернулась к Джо.

— Это из китайского отчёта о караванах в пустыне Гоби и обо всём на свете…

Она грустно улыбнулась.

— Но хватит! Давай больше не будем говорить о Стерне. Как говорится: «умер Камерер, да и останется с ним хер». Или я что-то переврала? язык-то чужой.

Дар лиц и дар языков, жизнь… И я имею в виду не только лица других людей, а и наши собственные… Все лица, которые нам дано носить и видеть в течение жизни… и все языки, на которых мы учимся говорить.

* * *

— Любопытно, что для описания жизни ты подобрала те же слова, которыми я говорил майору о Лиффи. Какое странное совпадение.

Мод задумалась, пытаясь вспомнить. Улыбнулась.

— Это совпадение, но я не знаю, насколько оно странное. Просто мы с тобой были вместе, когда впервые услышали эти слова.

— Да ну?

Мод просияла, она была так рада, что вспомнила.

— Да. Мы тогда только что вернулись с Синая, и это был наш первый вечер в Иерусалиме, и мы пошли прогуляться по Старому городу. И было многолюдно и шумно, и так запутанно после пустыни, подавляюще даже. Потом впереди вдруг поднялся большой переполох, и мы не могли пошевелиться в толпе. Разве ты не помнишь?

Джо улыбался.

— А, теперь вспоминаю.

— Это как-то связано с ослом, — сказала Мод. — То ли осёл сбросил свой груз, то ли пнул кого-то ногой, то ли просто кричал и не двигался с места, что-то в этом роде, и все вокруг размахивали руками и орали на всех своих языках, на всех — и знакомых нам, и непроизносимых, неслышанных нами прежде. Старый город. Все эти толпы людей, которые выглядели так, будто жили там и тысячу лет назад, и две, и три. Все они заходились в крике и размахивали руками так, будто миру пришел конец. Помнишь?

Джо кивнул, улыбаясь.

— Да.

— И тогда это случилось, — сказала Мод. — Рядом с нами раздался голос, просто ещё один голос в толпе, но слова возвышались над всем, в них звучали тоска и почтение. Отчасти молитва, отчасти тоска, отчасти Надежда. И ещё, как-то очень ясно… Иерусалим.

«О дар лиц, о дар языков»… помнишь?

— Ах да. Смех и крики, и осёл, вопящий в небеса, и хаос жизни со всех сторон, и ясный голос посреди хаоса, который мы двое смогли услышать. Это был один из тех прекрасных моментов, один из тех редких драгоценных моментов, которые делают всё происходящее стОящим и не должны быть потеряны… Такое всегда нужно передавать.

Как детям передаётся понятие Родины, а взрослым — понятие Мира.

Ты знаешь, что я собираюсь сделать когда-нибудь, Моди? Когда-нибудь я расскажу Бернини всё до последней детали.