Избранное

— О таких вещах разговора у нас не было… Мы обсуждали, как укрепить наши хозяйства, как повлиять на единоличников, помочь им, — отвечал тот, вздыхая.

— Жаль!.. А то ведь иногда такое случается, что и не знаешь, с какой стороны подойти, — жаловался Данжур.

Как раз в это время созвали аймачную партийную конференцию, и на ней Данжура избрали делегатом на съезд партии.

«Вот не ждал, что выпадет такое счастье… Уж там-то я обо всем узнаю, расспрошу», — радовался Данжур и до отъезда в столицу исписал толстую тетрадь вопросами, на которые надеялся получить ответ на съезде.

В свободные часы он успел встретиться со многими руководителями объединений и поговорить с ними.

Данжур докурил трубку, отложил конспект своего выступления и, снова выйдя на балкон, глубоко вдохнул свежий воздух, глядя на город, сверкающий огнями.

Спать ему совсем не хотелось. Постукивая пальцами о решетку балкона, он стал тихонько напевать мелодию песни «На саврасом я ездил», которую очень любил в молодые годы.

«С чего это я вдруг? Надо же! Разошелся… А может, здесь и петь нельзя, — опомнился он и попытался думать о чем-нибудь другом: — Удачно в прошлую осень съездил в аймак… Никогда еще мне так не везло… После съезда надо бы зайти в Министерство сельского хозяйства, рассказать о своем объединении и попросить кое-какую помощь…»

В городе у него дел еще было много. Прежде всего нужно было сходить в Академию наук и показать камень, найденный кузнецом Пэлом в Цахнурте. «А вдруг это действительно каменный уголь?.. Если бы качество оказалось хорошим и запасы большими, то мы бы зажили припеваючи, — размечтался он. — А сколько алебастра перевезли в город с подножия нашего Дэлгэрхангая!.. Да и в этих высотных домах много нашего камня», — с гордостью огляделся он вокруг и стал поглаживать стены, словно хотел убедиться в этом.

Холодные стены молчали.

— Здесь вы покоитесь, здесь, мои родные камни… Знаю… — негромко проговорил Данжур и вошел к себе в номер.

Глава восемнадцатая

Входная дверь общежития строителей издала пронзительный скрип, словно крик отставшего от стаи гуся, но тут же резко захлопнулась. Человек в войлочных гутулах на толстой подошве, в лисьем малахае, видимо худонец, снова взялся за ручку и, с силой рванув на себя дверь, чуть не свалился назад. «Ну и ну! Зачем так туго закрепляют?» — проворчал он, с интересом поглядев на толстые резиновые тяжи, и шагнул на лестницу.

Поднявшись на второй этаж, он повернул направо и, заметив ребятишек, играющих в монетку, тут же набросился на них:

— Это еще что такое?! Не видите, что на деньгах герб нашей страны?! Чем вздумали играть! Вы чьи такие? Сейчас родителям скажу!

Дети вмиг разбежались, а он зашагал дальше. В коридоре горел тусклый свет. Данжур с трудом различал номера комнат. «Надо было спросить у малышей. Так ведь сам разогнал…» — с сожалением подумал он. Промасленный мешок, в котором худонцы обычно держат кислый творог, торчал у него из-под мышки.

В комнатах было шумно. Данжур отчетливо слышал, как кто-то пел протяжную песню, как зашелся в плаче грудной ребенок, как мать высоким голосом ругала свое дитя. Его чуткое ухо различало и то, как в ступе толкли плиточный чай, как гремели посудой.

Данжур остановился напротив двадцать шестой комнаты и стал протирать глаза, чтобы разглядеть номер. В это мгновение дверь распахнулась, навстречу ему вылетел рослый парень и, захлопнув за собой дверь, прошмыгнул мимо. Данжур, невольно попятившись, проводил его испуганным взглядом. «Что это у него в руках было? Неужели двухпудовая гиря? С какой же он легкостью ее держит! — успел подумать он, но тут же сообразил: — Э, да это же рукавицы!» А тот, обернувшись, отбежал в конец коридора.

Данжур дернул дверь, и в тот же миг получил сильный удар по скуле. От неожиданности он обронил свой мешок и закричал:

— Эй! Вы что?! — Ничего не соображая, схватился за челюсть.

Тут из-за двери с хохотом выскочил Дамдин. Данжур вместо приветствия набросился на него:

— Это ты?! Вот ведь козел! Совсем спятил, что ли?!

Дамдин, продолжая хохотать, отбежал в сторону, но тут же вернулся, поднял мешок и, зубами развязывая боксерские перчатки, выпалил:

— Извините!.. Не знал!.. Думал, что это Бэхтур.

Данжур от злости передернулся и, часто-часто моргая глазами, буркнул под нос:

— Так ведь человека убить можно… — Затем осторожно переступил порог, огляделся и, съежившись, сел на табуретку, продолжая гладить скулу.

Дамдин, едва сдерживая смех, поднес ему мешок.

— Возьми его! Это тебе мать прислала… — сердито бросил Данжур.

— Угу… — шевельнул губами Дамдин и, чтобы как-то успокоить старика, мягко произнес: — Мы тут дурачились… Я и не думал…

Дарга Данжур очень рассердился — он этого не скрывал. Конечно, Дамдину было обидно, что тот так неуважительно сказал о матери, но он сам был во всем виноват. В любом другом случае Данжур непременно назвал бы ее по имени. Дамдин растерянно повертелся около Данжура, а тот с каменным лицом смотрел мимо него и думал: «Мало того, что не встретил меня с почтительностью, так еще… Прямо-таки искры из глаз полетели…»