Избранное

— А по которому кругу мы пошли?

— Это наш распорядитель лучше знает!

Здесь существовал обычай, по которому запоздавший гость или любой проезжий, случайно попавший на празднество, обязательно должен выпить столько же кумыса, сколько до него выпили остальные, прежде чем он присоединится к гуляющим.

Цокзол поднялся к хоймору и сел. Сразу поднялся шум — стали решать, сколько штрафных чаш ему полагается. Вскоре подсчитали, что чаша к его приезду сделала уже шесть кругов.

Цокзол, пока шел спор, успел рассказать рядом сидящим о своих злоключениях и выкурить с ними трубку.

Старик Галсандоной, бывший распорядителем празднества, погладил свою козлиную бороду и, пошамкав беззубым ртом, подал Цокзолу первую чашу из шести.

Спокойно, не спеша, он бы выпил их и глазом не моргнув, а тут не грешно было и захмелеть; но Цокзол не стал нарушать установленный обычай и, нарочито морщась, одну за другой осушил все шесть чаш.

Тут-то и раздался оглушительный хохот, и со всех сторон понеслось:

— Наконец-то мы его провели!

— Как легко справился, а?

— В охотку-то пошло?

— Надо же! Ведь поверил!

— Верно говорят, что старый сохатый хоть раз да споткнется…

Цокзол, только сейчас сообразив, что произошло, от стыда густо покраснел. Оказалось, что празднество еще и не начиналось, но когда заметили подъезжающего Цокзола, решили его разыграть. Настоящее же веселье началось только после его приезда.

Цокзол, чтобы дать отдохнуть своему скакуну и верблюдам, решил, что останется ночевать. Старик Галсандоной, прищурив и без того узкие глаза, посмеивался над ним:

— И чего только не придумают! Кто-то из них, не помню кто, предложил, а ты, видать, сразу и поверил…

Все шло так, как и полагается на таких гуляньях: пьющие только-только входили в свое блаженное состояние, а трезвенники уже начали отказываться пить, как вдруг в тишине ночи раздался гулкий топот скакуна, мчавшегося во весь опор. Но развеселившаяся компания не обратила на него особого внимания. Никто даже не заметил, как всадник подъехал к юрте, как на него с лаем набросился пес. И только когда тот уже вошел в юрту и поздоровался, все с удивлением оглянулись и признали в нем курьера сомонной администрации.

Его сразу же пригласили к хоймору. Кто-то опять крикнул:

— Штрафные полагаются!

Но ему возразили:

— Может, человек по делам едет…

Все согласились и тут же, успокоившись, начали интересоваться новостями из сомона. Курьер, опорожнив чашу, рассказал все, что знал. Затем, обращаясь к Цокзолу, сказал:

— Вообще-то я к вам ехал… Просили передать, чтобы вы завтра же утром были в сомоне… По пути я уже побывал у Жамьяна и Бямбы… Как удачно я вас тут перехватил.

Цокзол, услышав это, растерялся и подумал: «Значит, по делу Дамдина вызывают». А курьер тут же попрощался со всеми и уехал, сказав, что ему еще надо заехать в другие айлы.

Цокзол вдруг тоже засобирался домой на ночь глядя. Никто его задерживать не стал. Однако все заметили, как он изменился в лице, и начали гадать: что бы это могло значить?..

Цокзол оставил своих верблюдов у старика Галсандоноя, попросив, если у того будет возможность, утром довести их до его айла.

После его ухода застолье как-то незаметно поутихло. Разговор перекинулся на Цокзола.

— Говорят, он недавно в городе своими овцами торговал.

— Наверное, разрешения-то на продажу и не брал…

— Видали, как сильно изменился он в лице? Думаю, что ему шьют дело посерьезнее, чем овцы.

— Вообще-то Цокзол человек осмотрительный…

— Может, шерсть не сдал в кооперацию?

— Или что-нибудь натворил в городе?

— Упаси боже! Кто же может знать об этом!

— А вы слышали, что Жамьяна тоже вызывают? Они ведь вместе были в городе…

Еще кто-то вмешался в разговор:

— Я только что был в сомоне и слышал, что из аймака начальство приехало. Наверно, какое-нибудь совещание будет…

Потом старик Галсандоной, протерев свои узкие глаза, спросил:

— А Цокзол-то в баге[47] какую-нибудь должность занимает?

— Нет! — раздалось в ответ.

— Без портфеля он там ходит!

— Я слышал, как дарга его хвалил за выращенный скот…

— Должно быть, награду какую ждет!

— Все у него в порядке!

— Вообще-то он ведь еще в прошлом году был на высоте. Все, что положено было сдать: шерсть, мясо, молоко, — все сдал в срок, и его, я помню, ставили даже в пример, — напомнил кто-то.

— У скота, которому суждено плодиться, выравнивается масть. Вы посмотрите на его табун или отару — все-то у него идет как по заказу. Удачливый, черт! Как-то и у меня овцы были как на подбор — длинноухие, широкоспинные и с большими курдюками, — рассказывал старик Галсандоной.

Юрта была вся в дыму от китайского табака. Развеселившиеся гости никак не могли угомониться: кто играл в хуа[48], кто продолжал обсуждать Цокзола, а те, кто захмелел больше других, уже чуть не кричали, пытаясь что-то доказать друг другу.

Цокзол, едва разыскав своего скакуна в темноте, отправился домой. К себе он приехал глубокой ночью. Жена с дочерью давно уже спали.

Войдя в юрту, он зажег свечу. Жена сразу же проснулась. Цокзол грузно сел и, набивая трубку, грубовато обратился к жене:

— Встань и найди мой ватный дэли!