Избранное

Араты слушали его раскрыв рты, боясь пропустить хоть одно слово. Большинство из них были членами артели караванщиков, и поэтому дарга хорошо знал их всех: они, если сами решат, готовы на все, а если нет, то их никакими уговорами не перетянешь на свою сторону. Поэтому-то он и старался говорить как можно убедительнее. Оглядевшись, он снова начал:

— Товарищи! Наши сознательные араты целиком и полностью поддерживают политику партии. Об этом вы не раз заявляли. Но не все из вас, возможно, слышали о том, что я говорю сейчас. Беспокоиться вам нечего. Для того мы здесь и собрались, чтобы все обсудить сообща и прийти к единому мнению. Важно, чтобы все поняли, чтобы никаких неясностей ни у кого не осталось.

Тут встал секретарь партячейки Лха-насан.

— Это верно, нам действительно надо поговорить здесь обстоятельно, чтобы все поняли, о чем идет речь. Пусть каждый скажет, что думает, а то некоторые из нас привыкли оглядываться на соседей. На нашем собрании присутствует представитель из аймака, но стесняться и бояться, будто не то скажете, не надо. Еще раз повторяю: нужно говорить обо всем, что вы думаете. Мы здесь обсуждаем вопрос о создании сельскохозяйственного объединения, поэтому очень важно, чтобы высказался каждый…

В зале зашевелились.

Секретарь аймачного комитета партии улыбался, как бы соглашаясь с ними: «И то верно, что среди наших аратов мало охотников говорить. Ясное дело, боятся, как бы не то и не так сказать».

— Если кто хочет говорить, пожалуйста, говорите, — снова обратился к залу Лха-насан.

Араты стали оглядываться, как бы спрашивая друг у друга, кто же осмелится встать первым.

Наступила неловкая пауза.

Цокзол сидел в середине зала и, посматривая на соседа, беспрестанно теребил свои усы.

Перед началом собрания он встретил Данжура, который до этого в течение нескольких лет работал даргой артели караванщиков, тот, обращаясь к нему, сказал:

— Мы, члены артели караванщиков, внесли предложение о создании сельскохозяйственного объединения. Хочешь знать, кто это мы? В основном почти все старые члены артели. А ты ведь вступал в нее одним из первых, поэтому мы и решили, что ты будешь с нами… Надеюсь, возражать не будешь? Вообще-то надо было тебя заранее предупредить об этом, но ты ведь был в городе…

— А что мы там будем делать? — спросил Цокзол с растерянным видом.

— Да многое! Главное, что все там будет как надо, — ответил Данжур, похлопывая его по плечу. — Прежде всего всю работу будем делать коллективно. Будь то сенокос, рытье колодцев или строительство загонов для скота…

— Но ведь мы и в баге делали то же самое, — вставил Цокзол.

— Так-то, конечно, так! Но здесь все будет несколько иначе. К примеру, несколько человек или один айл отвечает только за один вид скота. Так что той неразберихи, какая сейчас есть, не будет. Не будет необходимости одному айлу одновременно гоняться за табуном, отарой и за верблюдами. Сам знаешь, как это тяжело. Если ты захочешь взять только крупный рогатый скот — пожалуйста, бери, никто возражать не будет. Зато ты будешь отвечать за него целиком, то есть за дойку и сдачу молока, за молодняк и так далее. И за все тебе будут начислять трудодни.

— Это все мне, конечно, понятно… Но тогда выходит, что скот свой надо будет сдать государству? Так? — уточнил Цокзол.

— Вернее, объединению, — поправил его Данжур, моргая глазами. — Конечно же, объединению… А члены объединения по совести распределят скот между собой и будут отвечать за него. Это же здорово!

— А себе-то часть скота можно будет оставить? — не унимался Цокзол.

— А как же?! Обязательно! А ты что думал?! — разгорячился Данжур. — Но много скота оставлять тоже, видимо, не стоит. Это может помешать работе объединения. Тяжело ведь будет совмещать всю работу…

«Да! Это дело надо, пожалуй, серьезно обмозговать. Я ведь только благодаря артели караванщиков и выбился в люди. Если не вступлю в объединение, то как смотреть людям в глаза? Да и что подумают там, в верхах?» — подумал Цокзол. Затем он невольно вспомнил о днях надома, о сельскохозяйственной выставке, разговорах, которые слышал там, в Буянт-Уха, и направился к красному уголку. Здесь он увидел Жамьяна с Бямбой, которые, стреножив лошадей, уже направлялись в здание.

— Благополучен ли был ваш путь? — поприветствовал он их и, спешившись, стал накидывать путы на ноги своего скакуна. А те, поджидая его, заговорили об объединении. Цокзол услышал, как Жамьян нарочито громко сказал:

— Зажарят наших овец на хушуры, вот и останемся без мясного бульона…

— В верхах, наверно, что-то другое имеют в виду, а местные власти… Нет! Сейчас я, пожалуй, воздержусь, — отвечал Бямба.

Пока Цокзол возился со своей лошадью, снова заговорил Бямба:

— Хотя нам-то, у кого десяток голов скота, ничего, думаю, не будет… — (У Жамьяна было более двухсот голов скота.) — Это тем, у кого пятьсот-шестьсот голов, конечно же, будет тяжело. У некоторых айлов в табунах по нескольку косяков лошадей, и какие скакуны прекрасные… Так что, если их прижмут, им деваться некуда, отдадут как миленькие, — донеслось до Цокзола, и он расстроился.