Избранное

«Почему бы мне, действительно, не устроиться на работу? Вдруг Самбу-гуай предложит мне работу военачальника? Вот было бы здорово! Командуй себе на здоровье солдатами, заставляй их маршировать, да и только! Был бы у меня свой наган, золотые погоны… Красота! Найдется ли только свободная должность? Надо бы поговорить с Самбу-гуаем, сказать ему, что я не прочь».

Правда, подумав о своей невзрачной одежде, он слегка расстроился, но тем не менее улыбался, довольный своей идеей, и, боясь спугнуть ее, лежал не шелохнувшись. Если бы кто-нибудь сейчас оказался рядом с ним, то непременно бы заметил радостный блеск в его глазах.

«А почему бы вам не пойти учиться?» — вдруг вспомнились ему слова Гэрэл, и он испугался. Учеба всегда казалась ему чем-то невероятным, поэтому он даже попытался отогнать от себя эту мысль, но потом почему-то припомнил, как он пошел в первый класс…

Стояла прекрасная осень. Дэлгэрхангайский сомон в тот год дважды устраивал надом, и последний пришелся как раз на начало занятий в школе. Вокруг сомонного центра пестрели палатки, у коновязей поприбавилось грациозных скакунов. Все было готово к открытию надома, однако радости Дамдин не испытывал.

До этого он только однажды видел надом, и с тех самых пор у него пропал к нему всякий интерес. А все из-за зеленой мухи, которая каким-то чудом сумела отложить ему в глаза свои личинки. Выгнать их оказалось делом непростым. Дамдин с отвращением вспоминал, как смазывали ему глаза смолой, выцарапанной из табачной трубки, как закапывали в них жидкость от свежего лошадиного помета. Помогло-таки, но Дамдин так ревел, что ему было не до надома.

И после, бывая на надомах, он равнодушно взирал на празднично одетую толпу, на борцов и лошадей, Единственное, что его здесь радовало, так это еда, которую зарабатывала его мать, очищая в столовой внутренности убитых животных. Никогда Дамдину, как он считал, не приходилось есть такие вкусные хушуры и бозы, как те, которые она тогда готовила.

Отец же седлал своего гнедого и непременно отправлялся на надом. Чем он там занимался, Дамдин точно не знал, но догадывался, так как отец всегда брал с собой игральные кости.

И в этот раз Дамдин думал, что все будет как прежде… Но в утро надома мать достала для него из сундука новенький далембовый дэли и остроконечную ламскую шапку. Отец дольше обычного рылся в сундуке, а потом положил что-то себе за пазуху. Решив, что он снова собрался играть в кости, Дамдин обиделся: видно, в школу его везти не собираются.

Дамдин мечтал о первом классе с лета — с того дня, когда приезжал к ним дарга бага толстый Хурлэ…

Правда, он и раньше часто заглядывал к ним, проезжая мимо на какой-нибудь семинар или на собрание. А в дни, когда проводился учет, в айл Лочина (так звали отца Дамдина) по пути в сомонный центр непременно наведывались учетчики. Глядя на лошадей у коновязи, Дамдин от радости не находил себе места. Ему очень хотелось, чтобы гости задержались у них подольше. Должин всегда старалась как подобает встретить гостей, но, пожалуй, самым дорогим для них гостем был дарга бага, Лочин и Должин с большим почтением относились к нему, так как тот, как ни говори, был представителем власти.

А этим летом, в очередной раз посетив их, дарга Хурлэ между прочим заметил:

— Должин-гуай! Сыну-то вашему пора в школу… Этой же осенью и отправьте его.

Должин, правда, ничего не пообещала. Она лишь сказала в ответ:

— Надо же! Время как быстро летит… Сосунок-то мой, кажется, в год Свиньи родился?.. Нет, в год Мыши…

Однако с той поры Дамдин стал думать о школе. Бывая в сомонном центре, он подолгу разглядывал белое здание с зеленой крышей, в котором она располагалась.

Долгожданный день все-таки наступил. Отец оседлал своего гнедого и, посадив сзади себя Дамдина, отправился в путь.

У школы было довольно многолюдно. Отец как-то нерешительно повел сына к белой юрте. За ней стройными рядами стояли еще несколько, но только серых.

Из одной из них неожиданно выскочили два мальчугана и наперегонки понеслись мимо. Вдруг, заметив Дамдина, они резко остановились. С виду мальчики были не старше Дамдина. У одного на рукаве была красная повязка. Наверное, они жили в интернате.

Оба, выпучив глаза, уставились на Дамдина. Потом мальчик с повязкой, указывая на него, вдруг закричал:

— Лама! Лама!

Другой ехидно захохотал. Дамдин очень смутился.

В белой юрте, кроме молодого смуглого человека, подстриженного под бобрик, и старого учителя, никого не оказалось. Первый, как выяснилось потом, и был директором школы.

Они тоже, как показалось Дамдину, с удивлением и насмешкой посмотрели на него. В юрте приятно пахло краской и бумагой. Кроме желтого стола здесь рядами стояли стулья.

Отец Дамдина, устроившись прямо на полу, закурил трубку и, поглядывая на сына, заговорил.