Избранное

Принять решение легко, выполнить трудно. Йожи по целым дням молчал, и было видно, что на сердце у него тяжкая забота и глубокая печаль. Придя домой, он бродил по квартире, как человек, у которого в доме покойник. С дочкой он был еще нежнее, чем всегда; увидав, что она играет в одиночестве, он склонялся к ней, целовал, а в глазах поблескивала слеза: в душе он оплакивал ее мать, или, вернее сказать, их семейное счастье.

Ибойка бессознательным женским чутьем, конечно, догадывалась, что у Йожи на душе неладно, и даже смутно чувствовала за собой какую-то вину, а потому не смела заговорить, спросить, что его мучает. Она даже не вспоминала о своем поведении в «Голубой кошке», да и была ли она тогда пьяна? Впрочем, Ибойка и не считает это великим грехом — ведь еще девушкой ей приходилось наблюдать такое и у дам «высшего круга»! Просто она славно повеселилась, что же тут особенного? Нет, ее скорее тревожит другое — как она вела себя в тот вечер с мужчинами; ведь брюнет с пышной шевелюрой на другой день звонил ей, справляясь, как она себя чувствует после их славной пирушки. Уж не ревнует ли Йожи? «Но, черт возьми, не могу же я сидеть безвылазно в этой гадкой квартире всю жизнь, пока не состарюсь! А потом, ничего такого между нами не было. Как же другие женщины? Например, Илика. Тот брюнет ей совсем и не муж, он живет с другой, а она наслаивается жизнью… Но этот Йожи! Где ему понять! Если уж он до сих пор еще не обтесался, то пусть знает — я ему не раба!» Вот как объяснила себе Ибойка мрачное настроение Йожи. Понять же, о чем он думал, она бы все равно не смогла, даже если бы он поделился с ней своими печалями, открыл ей душу.

Но Йожи и не собирался этого делать. Время любовных примирений со слезами и нежными «прости» после мелких размолвок уже ушло, как ушла и сама любовь. Ведь, чтобы до конца объясниться между собой, нужна взаимная симпатия, если же ее нет, из таких объяснений возникает лишь новая вражда и злоба. В своих горьких размышлениях Йожи заходил уже дальше тех мелких забот, которыми он терзал себя до сих пор.

Теперь он вел в душе разговор с партией. Да, именно с партией хотелось ему обсудить свои горести и сомнения.

Ведь все, что провозглашала партия, он всегда принимал с большой серьезностью, — между прочим и то, что говорилось о равноправии женщин, и то, что хороший коммунист должен воспитывать свою жену, детей и всех окружающих, и то, что повсюду, на работе и в семье, необходимо бороться против пережитков капитализма. Беда только, что он, Йожи Майорош, известный всей стране стахановец, по-настоящему не знал, каковы они, эти пережитки, не знал и того, как начать воспитывать свою жену. Еще никто и никогда — ни на бумаге, ни на живом примере, ни мужчины, ни тем более женщины не показали ему прямо: вот, смотри, это пережиток капитализма, вот они в образе мыслей, вот в поведении, а вот во вкусах и наклонностях. А потому, опираясь на свои предрассудки — остатки вековой крестьянской психологии, на понятия и вкусы труженика, приобретенные им в деревне и здесь, в городе, без всякой системы и руководства, — он готов был отнести к пережиткам капитализма все, чего не знал, не понимал, что противоречило его личным понятиям и вкусам, — не только губную помаду и американские «шлягеры», но при случае и Моцарта, и Бетховена, если бы он с ними познакомился.

Однако самой тяжкой его заботой по-прежнему оставалась вся эта история с женой. Когда она обрушилась на него всей тяжестью, он почувствовал, что Ибойка начинена «буржуазными пережитками» (он не замечал, что в нем самом еще много «крестьянских пережитков», которые не уживаются с «буржуазными»), и сейчас, под влиянием горечи и обиды, считал эту женщину безвозвратно погибшей, ибо как можно бороться против глупости, которая маскируется под «культуру»? В то же время он думал: хорошо, пусть так, но ведь женщина тоже человек и должна быть равноправной с мужчиной, быть свободной в своих поступках — это справедливо. Быть свободной, да, но для чего? Чтобы напиваться пьяной, терять всякий стыд, скандалить и развратничать? Нет, конечно, не для того, но где же границы? Выходит, если Ибойка напивается с мужчинами в кабаке, а потом вопит фальшивым голосом, у нее есть на это право именно потому, что мужчины тоже напиваются и тоже горланят кто в лес, кто по дрова.