Избранное

Остался, стало быть, на хуторе и Данко с семейством. Впрочем, им и идти-то было некуда. Найти жилье в селе — дело невозможное, а с этакой оравой ребятишек садиться на шею к родственникам либо к знакомым тоже не годится. К тому же возвращаться в село не было расчета — там частенько пришлось бы ходить на военные работы, а сюда повестки доходят редко: далеко, да и дорога скверная. И потом как-никак, а харчи тоже пока выдают.

Итак, Янош Данко с домочадцами остался на хуторе и ждал, что будет. Однако он настолько привык трудиться изо дня в день, что сидеть сложа руки просто не мог. Рано утром, пока еще домашние не поднялись и не начались обычные утренние сборы и хлопоты, сопровождаемые сердитыми окриками матери и ревом детишек, Янош вставал и шел к тем немногим захудалым волам, которые остались в хозяйском стойле, кормил, поил, ухаживал за ними вместе с другими, такими же пожилыми, как и он, батраками.

В бараке, как водится, взрослому работнику негде притулиться. Это жилье и строилось с таким расчетом, чтобы батрак тут не засиживался — его место в хлеву. Да и человек в годах и не в состоянии долго выдержать шума, крика, визга и перебранки, которые стоят там от зари до зари.

В хлеву спокойнее; волы, сталкиваясь рогами, тихо позвякивают цепью, трутся мордами о ясли, почесывают бока о стойки, облизывают друг другу шеи, тянутся к сену, а ложась, вздыхают так тяжко, что дрожит спертый воздух хлева.

Батраки, усевшись на ящики, на бревнышки, кто где придется, посапывали трубками, молчали или негромко беседовали. Кроме войны, о которой, впрочем, знали мало, и интерес к которой ограничивался тем, кто вернулся домой и кто нет, говорили о своем, привычном, батрацком: как волы, каков хозяин, как собаки, что за вилы, что за кнут у того, у другого. Когда не орет приказчик, не понукает старший батрак и не нужно больше бояться ни управляющего, ни господина Чатари, нет лучше места для батрака, чем в хлеву, у вола под боком.

А перед господами нынче и в самом деле дрожать нечего, не кричат они больше на батраков. О самом Чатари с семейством ни слуху ни духу; а приказчик и сам опасается, как бы не припомнили ему батраки его ругани, затрещин и палки.

На его счастье, они как будто об этом позабыли. Столько всяких невзгод пришлось им пережить за последнее время, что грехи приказчика потонули в бездне тех обид и оскорблений, которые обрушивают на голову бедняка подневольная жизнь и батрацкая доля. И приказчик теперь всячески остерегается напоминать об этих забытых грехах. Он стал так обходителен и вежлив, словно таким его мать родила, хотя раньше по всем окрестным хуторам ходила молва, что первое слово, которое он произнес, появившись на свет, было ругательством.

Этой обоюдной кротости способствовало, конечно, и то обстоятельство, что батраки еще хорошенько не представляли себе, как повернется дело, что сулит им будущее. По инстинктивной осторожности, которая на протяжении веков была свойственна крестьянам-беднякам, не знавшим, на что они могут рассчитывать в будущем, они сбилась в кучу, как осиротевшие поросята, и ждали, куда подует ветер. Правда, ни барина, ни хозяина, ни прочих господ, ни их законов, теперь уже не было, но батраки знали, что так долго продолжаться не может, а потому лучше пока выждать. В повелителях испокон веку недостатка не было, это-то батрак знал твердо.

К тому же из села доходили сюда самые разнообразные слухи. Хотя фронт и отодвинулся, но самолеты еще летали взад и вперед, и изредка оттуда, с запада, доносился далекий гул. Одни говорили, что рвут лед на Тисе, другие шептались о том, что это возвращаются назад немцы и уже снова подошли к Дунаю, потому что Гитлер якобы пустил в ход «чудодейственное оружие».

Но вот однажды, в конце марта, когда батраки уже начали беспокоиться о том, что вот, мол, и земля сохнет, пора бы за плуг с сеялкой браться, а ключник с приказчиком по сей день сидят и в ус себе не дуют, на хутор прилетела новая весть — делят землю. Новое правительство в Дебрецене издало декрет о земле, декрет этот уже обнародован, ожидается прибытие уполномоченных, которые объяснят людям, как нужно делить землю.