Правда, война-опустошительница мало что оставила Данко — две курицы да поросенка, но ведь и другие начинали не лучше. Есть у них телочка Рожи, и вся семья уж так за ней ухаживает, что растет она не по дням, а по часам. Янош уже мастерил ей из развалившихся хозяйских дрог маленькое ярмо и тележку, на которой потихоньку, полегоньку Рожи перевезет на его поле бревнышки от завалившихся загонов. Будет время, подвезет она и валежник — этого добра везде много; глину они накопают и замесят сами, прямо на месте, в поле, и тогда Данко с семейством смогут наконец соорудить себе какую ни на есть хибарку. А до тех пор и землянка неплоха. Цыплятам и поросенку раздолье — тут им и зеленая травка, и жуки, и червяки; прямо от участка Данко начинался большой луг. Нынче он ничей, делить его не стали, а общины на нем тоже еще не создали.
Но пока что зима на дворе. Зимовать придется на хуторе, в старом бараке, хотя он, того гляди, развалится, потому как никто его не ремонтирует, никто не считает себя хозяином, все только и думают, как бы оттуда выбраться. Крыша над головой Данко течет, притолока покосилась, дверь не закрывается, единственное окно выбито и кое-как заклеено бумагой. Чего уж там, только бы выстоял как-нибудь до тепла, а весной они построят себе землянку.
Но то будет весной, а пока Данко, забрав с собой детей постарше, каждый день отправляется копать свое поле. Изрытая мышами пашня не давала ему покоя; если нет волов, лошадей, нет трактора, нет денег, чтобы заплатить за вспашку, вскопаем лопатой. Не впрягаться же самому с ребятишками в плуг, это ведь только некоторые горожане думают, что крестьянин сам на себе пашет, на деле же, если даже все они впрягутся в одну лямку, и то плуг не сдвинут. Да и зачем выставлять себя на посмешище, чтоб посмеялись над ним господин Чатари, богатей Секереш и прочие соседи? «Гляди, скажут, Янош-то сам вместо вола тянет!» Меткое словцо бьет наповал. Правда, Яношу немного стыдно было за лопату — что за хозяин, если вместо плуга заступом землю ковыряет! Но тут еще можно было найти оправдание: ведь перестоявшуюся под паром землю как следует обработать можно либо паровым плугом, либо вот так, вручную. Янош не любил кланяться и попрошайничать; он уже давно, еще со времени своей нищенской жизни в Депшоре, привык к тому, что бедняк не в силах возвратить долг, а потому и не одалживает.
И когда пришла ненастная осень с холодными дождями, туманами, инеем и заморозками по утрам, Янош Данко каждый день вставал спозаранку, клал на плечо лопату и, забрав с собой двоих-троих старших детей, отправлялся в поле перекапывать попорченную грызунами землю.
Дети хныкали и жаловались, Шари бранилась: «Ну кто работает на поле в такую пору? Вот придет весна, вспашем, как все люди. Да и стыдно перед соседями за нищету, где это слыхано, чтобы лопатой поле пахать?»
Но Данко был непоколебим. Он, как всегда, говорил мало, на Шари не обращал внимания, а детьми командовал взглядом. Он умел так взглянуть из-под уже подернутых сединой, но еще густых и черных бровей, что не только дети, но и собачонка Фюрге опускала глаза.
Самому же Данко эта работа была просто необходима. Прошлой зимой он еще кое-как находил себе занятие, возясь с господскими волами, но нынче их уже поделили, а с телкой Рожи, пока еще в телегу ее запрягать рано, дела немного, весь день не займешь.
Копать поле вручную — работа тяжелая, а главное, неблагодарная. Зимний день короток, и как ни налегал Данко на лопату, хорошо, если поднимал к вечеру три-четыре сотки, а дети и того меньше, не более двух каждый. Мало, конечно, и все-таки десяток за день. Так что, если не будет сильных дождей и земля не промерзнет слишком глубоко, за две недели они обработают целый хольд, а это уже кое-что. Земли под паром у Данко всего два хольда с небольшим, и, если не хватит морозом, за зиму они перекопают ее всю.
А для земли это хорошо. Лет через десять помянет она добром хозяина, который однажды вот этак, осенью и зимой, вскопал ее лопатой.
Грызунам тоже приходит конец. Заступ выворачивает их вместе с норками, и собаке Фюрге уже не нужно рыться в земле, достаточно повнимательнее следить за лопатой, подымающей на поверхность целые мышиные выводки.
Работая на своем поле ежедневно, Данко рано или поздно должен был повстречаться со своим соседом Имре Секерешем. Свиноматки Секереша (а у него их осталось все же две) за лето повадились пастись на заросшей сорняком, тогда еще ничейной земле, и за ними приходилось присматривать. Летом они лакомились здесь сочной травой, а осенью — клубнями. Вот и случалось порой, что в тот час, когда Данко с привычным усердием и терпением молча орудовал заступом, мимо него нет-нет да и пройдет хозяин Секереш с кнутом в руке, погоняя своих свиней.