Избранное

Однажды, когда мы ночевали на мельнице, я под утро озяб на сеновале и пошел досыпать в избу. К моему удивлению, Артемий и его жена сидели за столом, одетые, словно не ложились спать.

— А как это по-божьему жить, Груша? Нет, нет, оглянись кругом, по-божьему никто не живет… — Артемий стукнул ребром ладони по столу. — Никто.

Услышав мои шаги, мельник сразу смолк и, встав с лавки, устало потянулся, сделав резкое движение рукой, словно отстранял от себя что-то настойчиво к нему тянувшееся. Потом, хмуро и снисходительно оглядев меня, сказал с невеселым смешком:

— В одиночку не спится, барчук? Тебе бы к девке подобраться до обнять покрепче, а? Я в город собрался, так вот — подвались к ней. Она — ух горячая, коль расшевелишь.

Кинув взгляд на жену, безучастно смотревшую в окошко, он с громким смехом, от которого у меня побежали мурашки, едва не бегом вышел из избы.

Мне показалось, что Груша, оглянувшись, как будто усмехнулась. Я вышел вслед за мельником.

Мы охотились возле мельницы в начале осени, когда почти не было помольцев. Изредка тут приходилось встречать случайных посетителей.

Чаще других гостем Кандаурова бывал Нил Ермилин, богатевший крестьянин из недальней деревни, хорошо известный всей округе тем, что брался за любые дела, сулившие барыши.

Он подолгу задерживался у мельника, и они все о чем-то тихо разговаривали, затворившись в горенке, а иногда громко спорили. Нас с Никитой этот Нил провожал подозрительным взглядом исподлобья. Никита здоровался с ним сквозь зубы.

Несколько раз нам встречался тут уездный урядник Лещов. Это был круглый человечек с прыгающими щеками и толстой складкой двойного подбородка под воротником с незастегнутыми крючками. Короткие остриженные жесткие усики под пуговкой вздернутого носика вовсе не шли к бабьему складу его лица. У меня сложилось представление, что Лещов разъезжал по помещикам и богатым крестьянам лишь для того, чтобы закусить в одном месте, почаевничать в другом, пообедать в третьем. Где бы мне ни доводилось его видеть — в окне ли конторы приказчика в имении, у сельского старосты или волостного чина, — он всегда оказывался за уставленным тарелками и блюдами столом. Сначала я думал, что Лещов по недоразумению ходит при шашке и револьвере — уж очень он выглядел добродушным и веселым со своими неизменными прибаутками. Однако потом и мне пришлось не раз ловить на себе его взгляд — острый и проницательный. Он, правда, тотчас отводил его.

Редкие наезды урядника несколько будоражили, как мне казалось, тихую жизнь на мельнице. Кандауров, такой самоуверенный и радушно-небрежный со своими гостями, явно угодничал перед Лещовым. Он не отходил от него и словно все время был настороже. Усердно прислуживавшая за столом Груша украдкой посматривала на мужа. Много спустя я узнал, что и скрытая тревога Артемия, и эти взгляды его жены не ускользали от Лещова, пока он благодушествовал за самоваром, отпуская соленые шутки. Тонкая была бестия!

Никита при встречах с этими людьми, наезжавшими на мельницу, мрачнел и нервничал, точно чего-то опасался. Однажды ночью на мельницу прискакал верхом Нил Ермилин. Громкий стук ночного гостя разбудил Никиту. Он растормошил меня и велел тотчас же собираться. Объяснять он мне ничего не стал и, лишь когда мы отошли с версту, со злостью бросил потухший окурок и сказал:

— А ну их с ихними подлостями, еще беды с ними наживешь!

Эти туманные намеки Никиты говорили мне, что не все в нашем уезде обстоит так безоблачно, как представлял себе я. Есть нечто тайное, заставляющее людей жить двойной жизнью, нечто недоброе и опасное.

6

Наше сближение с дядей Сашей произошло уже после тех чрезвычайных событий, о которых пойдет речь.

Как-то ночью всю усадьбу Балинских разбудил шум. Александр Александрович, выбежав полураздетым из своего мезонина в цветник, стал кричать бессвязно, размахивая руками и мечась между клумбами. Сторожа, попытавшегося его успокоить, он прогнал.

Объяснить все это нервным припадком не удалось. Прислуга разнесла по всему дому, что у барина приступ белой горячки и от него несло водкой. Супруга Петра Александровича Юлия Владимировна, воспитанная и воспитавшая своих дочерей в строгих правилах, была потрясена. Между супругами произошел обстоятельный разговор — Юлии Владимировне казалось невозможным, чтобы дети и молодые девушки жили под одним кровом с человеком, утратившим над собой контроль и способным, быть может, бог знает на что.

Последствием этой беседы было срочное, под предлогом ремонта мезонина, переселение дяди Саши в небольшой домик в глубине парка. Однако бестревожное существование семьи было вскоре вновь нарушено неожиданной выходкой Александра Александровича.