Разочарование не замедлило наступить: уроки музыки были невольной данью принятым обычаям, никто не думал о ней серьезно. Александру Александровичу очень скоро опротивели занятия с нерадивыми ученицами, всячески отлынивавшими от них. Его особенно раздражало — а первоначально, пока не привык, — и бесило, когда ему навстречу в переднюю выходила с расстроенным лицом мамаша и, не дав снять пальто, выпроваживала вон под стереотипным предлогом мигрени у бедной, обремененной гимназическими заданиями дочери. Он знал, что едва за ним захлопнется дверь, как признательная девица, подглядывающая через замочную скважину, бросится на шею матери и они будут вместе потешаться, как ловко спровадили надоедливого учителя. А унизительный торг из-за почасовой оплаты, попытки церемонных родительниц выгадать при подсчете уроков!
Александр Александрович снова стал прибегать к своей утешительнице и нередко выпивал, отправляясь на уроки. Поведение его резко изменилось, он держался довольно развязно, нетерпеливо, грубовато разговаривал с родителями, ядовито бранил учениц за неприготовленный урок, за бездушную игру. Как-то раз он позволил себе вольность с купеческой дочкой, почти открыто вызывавшей его на далеко идущий флирт. Об этом рассказала горничная, подсматривавшая за парочкой у рояля по заданию барыни, имевшей основание неусыпно следить за поведением великовозрастной дочери. Происшествие разгласилось, Александру Александровичу стали во многих домах отказывать. Тем более что он нередко появлялся на уроки возбужденный, небрежно одетый, распространяя вокруг сильный запах водки.
Наступили трудные времена. Александр Александрович, порвавший с семьей брата, бедствовал. Слухи об этом доходили до деревни: там рассказывали, что молодой барин обносился, водится незнамо с кем и даже заглядывает в кабак, где покупает водку в складчину с босяками. Дальше людской эти сведения не проникали: Юлия Владимировна и слышать не хотела о нем, а Петр Александрович был в отъезде.
Лишившись уроков, Александр Александрович стал ходить играть на разбитом рояле в захудалую гостиницу, славившуюся тем, что в ней останавливался на пути в Москву и заказывал котлеты Пушкин. Таперу не возбранялось ходить по купеческим балам и мещанским свадьбам под хмельком — это даже придавало лихости его игре. С этих вечеров Александр Александрович, не умевший отказываться от угощения, уходил мертвецки пьяным. Случалось попадать в часть, ночевать на улице, просыпаться в горнице у подбиравших его сердобольных мещан. Репутация музыканта была окончательно загублена.
Он неминуемо погиб бы и сам, если бы не некоторые обстоятельства, повлиявшие на его судьбу и даже возбудившие было надежду на его выздоровление.
Как-то Дуня Серикова, телятница Балинских, возвращалась с мельницы, куда ездила за отрубями. В двух верстах от усадьбы Дуня наткнулась на Александра Александровича, спавшего в траве возле самой дороги. Он лежал навзничь, разметав руки, и то и дело тер одну о другую босые ноги, по которым бегали муравьи. Разбитые штиблеты валялись рядом.
Дуня остановила лошадь и, подойдя к спящему, долго и сосредоточенно разглядывала бескровное, испитое лицо. Складка между бровями придавала ему тревожное, напряженное выражение. Он дышал так слабо и незаметно, что девушка испугалась: жив ли?
Заношенный пиджак с рваными петлями, пожелтевший целлулоидный воротничок, прорехи сорочки и заплатанные обтрепанные штаны — все неопровержимо свидетельствовало бесприютность этого маленького взъерошенного человека, лежавшего в траве с беспомощно закинутыми вверх руками.
Дуня была потрясена. Этим и определилось все дальнейшее.
…Обстоятельства первых недель жизни Александра Александровича у Дуни известны очень мало.
В пристройке телятника с котлом, где подогревалось пойло для скота, была отгорожена горенка — там и жила Дуня. Она привезла Александра Александровича к себе ночью и, должно быть с неделю или больше, страшась, что поступок ее сделается известным в большом доме, держала его взаперти и отпускала погулять лишь под утро, когда не было опасности наскочить на Владимира или кого-нибудь из помещичьих гостей.
Пастух, скотница и другие работники Балинских скоро прознали про возвращение Александра Александровича, все еще бывшего для дворни молодым барином, хотя ему тогда было уже под сорок, но молчали, жалея Дуню, круглую сироту, а отчасти и его. Изгнание из большого дома снискало Александру Александровичу сочувствие всех работников Балинских и соседних крестьян. Его жалели за слабость и «бесталанность», как жалеют в народе слепого или юродивого.
Повторяю, подробности этого дела, скрываемые, его участниками, почти не просочились наружу. Кое-что стало известно по слухам да из некоторых позднейших признаний самого Александра Александровича.
…Вконец ошалев от долгого запоя, Александр Александрович ринулся из города в усадьбу Балинских, чтобы повеситься на дубу перед домом и этим укорить, смутить чью-то черную совесть.