Избранное

— Поощрять, конечно, нельзя. Я приму меры. Думаю созвать сходку, поговорить, объясню, что это не по-соседски…

— Понапрасну трудиться будете, Петр Александрович. Я уже дважды толковал миру, урезонивал по-всякому… Только лаются, как псы: ты, говорят, много захватил… Или насупятся, молчат, бороды прочь воротят. Так что бесполезно. Сейчас мужик остервенился, ярится на чужое, а тут еще дезертиры масла в огонь подливают — мутят, на нас натравливают. Теперь и в своем лесу не будешь знать, как к ним подступиться — этих самых винтовок, ливольвертов, патронов навезли полны деревни. Ниже по реке, за шлюзами, среди бела дня едут обозом в помещичьи рощи с пилами да топорами, рубят, что хотят.

Два года назад — как раз об эту пору — компания городских купцов предлагала Балинскому купить у него имение на хороших условиях. Он их слушать не стал, а надо было! Вот Елена Андреевна развязалась со своим Первином и спокойно проживает в Петрограде, вдали от всех этих бедственных событий, налетевших на мирную усадьбу черным вихрем.

Всем известно было, что Буров считает себя жертвой генеральши, будто бы знавшей о надвигающемся лихолетье и оставившей его в дураках! Несмотря на накопленный миллион, Николай Егорыч оставался мужиком, а любой мужик всегда твердо знает, что господам только и заботы, как обхитрить темный деревенский люд. Петра Александровича это возмущало. Тем более он должен был расстроиться, поймав себя на сожалении, что не продал вовремя имения. Жалеть о том, что не пришлось оставить на бобах купцов — тому ли учили понятия о честности, усвоенные с детства? Ожидание разорения спугнуло принципы… Балинский встряхнулся и веско заговорил:

— Полагаю, что подобные незаконные действия не могут быть допущены в благоустроенном государстве. Поверьте, Николай Егорович, правительство примет меры…

— Эх, Петр Александрович, скажу по-мужицки, прямо — не на кого надеяться, окромя как на себя! Армия уже домой потекла, ее не удержишь. Каждый солдат к земле рвется, все боятся, как бы думские не обманули. Коли мы сами себе не поможем, мужики нас отсюда вытряхнут, это как пить дать — что меня, то и вас, старинных господ.

Буров заговорил напористо, с яростью повторяя один и тот же взмах правой руки, точно отрубал топором.

— Ну, положим, — не очень уверенно возразил Балинский, — распоряжаться будет Учредительное собрание. Оно не допустит, чтобы разоряли крупные хозяйства. Экономика России…

— Это вы хоть и образованный, а вовсе без понятия говорите! — взорвавшись, грубо вскричал Буров. — Да ведь поймите — с этой учредилкой так затянули, что от нее проку не будет — упустили время! Теперь не миновать промеж себя драться.

— Эк сказали! По-вашему, мы, не закончив войну с Германией, начнем гражданскую?

— Не знаю, как это по-господски называется, а только без крови не обойтись.

— Один в поле не воин.

— Зачем один! И нас не так мало, а главное — капитал пока в наших руках, а с деньгами все можно — будут и люди и винтовки. — Буров всем тяжелым телом навалился на стол и заговорил тихо, в упор: — Я вчерась, Петр Александрович, исправника из соседнего уезда встретил, может, знаете, каминского барина? Он к себе меня зазвал, потом велел знакомых помещиков объехать. Дело вот какое, — уже вовсе шепотом заговорил Буров. — Есть, оказывается, на мужиков узда. Будто на юге где-то, кажись в Курской губернии, помещики обчество красного петуха составили…

— То есть как? Поджигательское, что ли? — ужаснулся Балинский.

— Вот именно, для поджогов. Деревни известили: ежели будет какое насилие, потравы, порубка, захваты полей или покосов — виновной деревне гореть! И помогло. С одного хутора помещицкий скот мужики угнали, их за то спалили и — шабаш! На двадцать верст кругом тихо стало.

— Это бог знает что, господин Буров! Как вы решаетесь мне такое предлагать? Неужели вы подумали, что я пойду поджигать избы?

— Зачем вам идти! Да вы толком и спалить не сумеете. Кому поручить, найдем. Хотите — в вашем Кудашеве десяток охотников найду… Подожгут и молчать будут…

— Что за бесчеловечность — ворует или подстрекает один, а пострадают все!

— Некогда разбирать, коль за горло взяли!

— Нет, Николай Егорович, увольте, ни я, ни мои сыновья на подобное дело не способны.

— Вам и делать ничего не придется, поймите. Будьте в стороне, я без вас и ваших барчуков обойдусь, — с досадой воскликнул Буров и даже пристукнул по столу кулаком. — К вам одна просьба: лично объявить мужикам, что устроилось такое обчество. Вам они поверят, а меня — не послушают.

— Да поймите! — Балинский вскочил с кресла, ошеломленный дерзостью Бурова, осмелившегося предложить ему участвовать в каком-то разбойном предприятии. — Поджог — это преступление, за него каторга…

— Какая там каторга! Ее распустили — каторжане вокруг нас орудуют, что хочешь делай! — Буров тоже встал и шагнул к Балинскому. — У вас, Петр Александрович, тоже семья не маленькая: будем сложа руки сидеть, все по миру пойдем.